И, проворчав что-то ещё о моём гоноре и своём добром сердце, Волчья Госпожа развернулась и, махнув рукой скалящейся волчице, кинулась вместе с ней на подмогу Солярису. Тот всё-таки ухитрился вырваться из захвата Стража и теперь уворачивался от его размашистых ударов шаткой поступью. Голова у Сола явно кружилась. Хоть Страж и атаковал его голыми кулаками, но кулаки те были опаснее чёрного серебра: от них на доспехе Сола уже пролегло несколько глубоких и длинных трещин в области груди. Даже драконья чешуя, будучи самой крепкой материей на свете, не выдерживала божественной мощи. Совиный дом тоже содрогался: с верхних этажей сыпались книги, части крыши, витражные стёкла, балки.
А голос Кроличьей Невесты всё продолжал петь и смеяться…
– Совиный Принц! Нам нужно…
Я обернулась и осеклась, не обнаружив его ни у себя за спиной, ни где-либо ещё. Неужели его «познание» Селена подразумевало то, что он должен держаться в стороне и смотреть? Выругавшись, я сама кинулась к Тесее. Она сидела на ковре, рыская под ним руками, несмотря на сыплющиеся сверху обломки, которые легко могли похоронить здесь нас, обычных смертных, заживо. Не мешкая, я схватила её под руку и выбила плечом и без того сломанную дверь. В лицо ударил резко похолодевший ветер, будто пытаясь загнать нас обратно в дом, и в волосах запутались золочёные листья.
– М-маска! – вскричала Тесея. – Я ещё н-не нашла м-м…
– Да Дикий с этой маской кроличьей! Не поможет уже она!
– Нет! Я-Я… М-могу…
– Тесея!
Её как подменили – словно и впрямь обратилась в вертлявого крольчонка. Она забрыкалась, пнулась несколько раз и в конце концов выскользнула у меня из рук, а затем юркнула назад в пучину, где шерстяные нити путались со сталью и драконьими когтями. Выругавшись, я собиралась кинуться туда же, но не успела. Верхние этажи дома заскрипели, накренились под тяжестью собственного веса и начали сдвигать друг друга, пока часть из них не рухнула вниз.
Я покатилась по сырой земле, успев отпрыгнуть в последний момент от обвала, и кубарем вылетела через крыльцо вместе с отломанными перилами. Щека загорелась, рассечённая о камни, торчащие из-под подстилки золотых листьев, и в уголке глаза скопилась кровь вместе со слезой. Сквозь них я по-прежнему видела вихрь из силуэтов по ту сторону надколотых витражей: обрушился лишь фасад дома, завалив собой проход, но оставив целыми торцы и заднюю его часть. Облегчение, проступившее сквозь боль, имело вкус, похожий на «Полуденную смерть».
– Не ушиблась, любовь моя?
Пение Кроличьей Невесты смолкло – вместо него послышался голос мужской, всё ещё до безобразия похожий на голос Сола. Я оперлась на локти, лёжа на земле животом, и медленно села, чтобы увидеть над собой Селена с протянутой рукой.
Поклявшись носить при мне лишь одно обличье, он честно эту клятву исполнял. Длинные прямые волосы стекали по худым плечам, словно водопад из крови. В миндалевидных глазах тоже плескался багрянец, такой густой и въедливый, что даже отражающееся в них свечение кристальных деревьев не делало взгляд менее отталкивающим. Дорожный плащ с капюшоном, который Селен надел поверх, придавал ему обманчиво человеческий вид. Словно передо мной стояло не чудовище, а странствующий господин из далёких краёв, где разве что зубы затачивают ножом, а сапоги не носят и предпочитают ходить босыми.
Ладонь его, изящная и белоснежная, слегка покачивалась у меня перед лицом. Её пересекали мелкие чёрточки и линии, точь-в-точь такие же, как у любого живого человека. Некоторые вёльвы говорили, будто по этим линиям можно прочесть судьбу, и мне вдруг стало интересно, что они сказали бы, доведись им читать ладонь Селена. Такая ли она, как у меня? Правда ли, что, как и душу, мы делим одну судьбу на двоих?
– Ну же, – мягко поторопил он меня, парализованную этим ночным кошмаром, сбывающимся наяву. – Вставай. На земле холодно сидеть. Ты же не хочешь заболеть, как одиннадцать лет назад, когда вы с Матти играли в снежки три часа напролёт и ты потом слегла с воспалением лёгких? Ты всегда была слишком слабой.
Селен знал всё обо мне. Он был
– Только поглядите, как смело рассуждает! А сам ведь лишь других бездумно отражает. Надколотое зеркало, что столько красоты напрасно исковеркало.