Рукопись Бэрсара

А я сегодня себе сделал штуку, чтобы время мерить! Сам придумал, сам смастерил. Им‑то не нужно, у них счет по внутренним ритмам, а у меня‑то ритмы медленные, со всяким счетом пролетаю. А тонкий отсчет у них по длине волны зрительного звука, тоже не годится. Прежде‑то, как какой точный процесс, я от Наставника ‑ ни на шаг. А теперь ‑ красота! Сколько надо, столько и засек.

Одно плохо: раньше‑то я времени и не видел, а тут вдруг почувствовал, как бежит, и душу придавило. Свыкся я что‑то с подземной жизнью, за работой и думать о прочем забыл. Оно понятно: день на день не похож, я уже белый свет стал забывать. А тут гляжу, как оно мигает, ‑ и на душе тень. Застрял я между двух миров: от одного отошел, к другому не прибился, глядишь, скоро позабуду что человек я. И так уж, как отсюда глянуть, такой глупой жизнь деревенская кажется! До того мои соплеменники тупые да жалкие! Вот выйду я на свет божий, как мне меж них жить? А потом и спохвачусь: совсем ты, Ули, зазнался! Ты‑то какой сюда попал? Только и было в тебе, что тоска неприкаянная да задор щенячий. Большое богатство! А душу сводит. Ну выйду, ну объявлюсь, ‑ все одно не станут они у меня учиться, ни к чему им. На что они, науки твои, короткоживущим? И тут ровно у меня перед глазами посветлело. Ну да, короткоживущие они ‑ здесь. Отрава тут такая, что жизненный цикл сдвигается. А я‑то ведь родом из других мест ‑ там полный век живут. Не знаю, какая там беда, а все‑таки может что и выйдет?

Свершилось: накрыли нас все‑таки! А все из‑за счетчика моего. Генератор‑то я так настроил, чтоб он Наставнику не мешал, а паразитных гармоник не учел, вот они, проклятые, и вылезли где‑то. Ну, вот и пришли выяснить, откуда помеха.

Я‑то заработался, не почуял, а Наставник в экранированной комнате был, тоже не услышал. Так что картина: входит гость неожиданный, а я с вибратором сижу, насадку чиню к микроскопу.

Я сперва удивленье почуял, потом страх ‑ оборачиваюсь, а он в дверях стоит, крюки выставил, рука ‑ в сумке, что в ней ‑ не пойму, а похоже, излучатель. И стало мне тут весело чего‑то.

‑ Наставник! ‑ кричу, ‑ выходи, гости пожаловали!

Он так и вылетел. Смотрит на гостя, а тот все меня щупает:

‑ Что Это? ‑ говорит.

А Наставник этак с холодком:

‑ Представитель наземной формы разумной жизни.

А гость будто обеспамятел. Стоит столбом, не пойму даже, что у него внутри делается. А мне еще веселей. Глянул на Наставника, вижу: молчит, и говорю ему:

‑ Боюсь, для нашего гостя это слишком неожиданно, Наставник. Ты уж ему скажи, что в излучателе надобности нет, ничего ему здесь не грозит.

Тот то ли понял, то ли нет, а руку разжал. Встал, зацепился. И опять:

‑ Что Это?

А Наставник еще холодней:

‑ Разумное существо, как вы убедились. Просто осуществляется право на эксперимент, я не счел нужным оглашать результаты предварительных исследований. ‑ И спрашивает: ‑ У вас ко мне дело, коллега?

Ну, тот объясняет нехотя, что от нас идут какие‑то паразитные колебания, которые сбивают ему настройку приборов. Наставник вроде удивился:

‑ У меня, ‑ говорит, ‑ работает только стационарная аппаратура. Она не должна давать помех. Может быть у тебя, Ули?

‑ Да нет, ‑ говорю, ‑ у меня ничего не включено. Разве что счетчик мой?

‑ Тогда попробуй, ‑ говорит, ‑ его выключить, а коллега проверит, исчезнут ли помехи.

Ушел тот, а я гляжу ‑ затуманился Наставник.

‑ Брось, ‑ говорю, ‑ может так и лучше! То бы ты тревожился, себя изводил, а так само вышло. Ты что, сомневаешься во мне?

‑ Нет, ‑ говорит, ‑ только в тебе я и не сомневаюсь. Я, ‑ говорит, горжусь тобой, Ули. Из нас троих ты один сейчас вел себя как разумное существо.

И не стали мы больше об этом говорить.

А на другой день вызывают Наставника. Там у них селектор такой есть, так за все‑то годы впервые увидел я, как он работает.

Собирается, а я чую: неспокоен.

‑ Может мне, ‑ говорю, ‑ с тобой?

‑ Да нет, Ули, ‑ отвечает, ‑ сегодня только предварительное сообщение. Еще успеешь наслушаться.

Ушел он, а я... вот только тут и уразумел, что кончился для меня еще кусок жизни. Зашел я к себе, на постель свою глянул, на приборы мои, чтоб мышцы упражнять, на аппаратик, что в воздух нужные ионы мне добавляет, ‑ и в горле ком. Какой же он, Наставник‑то мой, великий ученый, коль сумел, ничего о верхней жизни не зная, здоровым меня вырастить! И какой он... если я здесь... столько лет взаперти... и одиночества не знал! И ежели теперь из‑за меня... Хоть прочь беги, чтоб по‑старому все оставить! А потом думаю: "Нет! Я его даже ради него самого не предам. Столько‑то лет работы ‑ и зря? Хошь не хошь, а победить надо. Для людей и для него."

Вот он и пришел, этот день. Ждал я его, звал, а теперь боюсь. Что‑то оно будет? Боязно и противно как‑то, что меня показывать будут. А тут еще и дорога... Впервой‑то я из лаборатории вышел, а уж ездить сроду не приходилось... что страху, что стыда натерпелся, вспомнить тошно. Вроде и отошел, а душе тесно: