Русь неодолимая. Меж крестом и оберегом

Холодная всепроникающая влага одолевала, затекала в ухо, нос, рот, терзала тело. Чтобы защититься, Никита попытался прикрыться руками и подтянуть колени к животу. Острая боль в правой руке вырвала из полубессознательного состояния, горячей струей перетекла в левую ногу. Он открыл глаза, приподнялся. В голове гудело, к горлу подкатила тошнота. Прорываясь сквозь завесу из дождя и тонких веток, усеянных изогнутыми шипами, охватил взором близлежащее место: заросли ежевики, над головой крона исполинского бука, чуть выше по склону укутанный зеленой моховой шубой поваленный ствол пихты. Никита посмотрел вниз. Два шага отделяли его от обрыва, ниже крутой спуск к каменистому ложу высохшего ручья. Судя по следу падения, оставленному в зарослях ежевики, спасительницей стала мертвая пихта. Место опасное, и следовало поскорее его покинуть. Попытка встать не удалась: закружилась голова, от боли в ноге потемнело в глазах. Сел, передохнул. Недолго. Сознавал – надо быстрее спуститься в долину и отыскать воинов базилевса. Опираясь на здоровые руку и ногу, пополз по влажной постели из травы, веток и прелых листьев. Добрался до бука, прислонился спиной к красно-бурому, обросшему лишайником и увитому плющом стволу, задумался. Память медленно возвращала недавние события: битву с иверийцами, недвижимое тело сотника Бакуни, погоню за азнауром, поединок. Укоряя себя, подумал: «Пересилил-таки ивериец. Эх, неумеха, убийцу Гилли у Канн упустил и здесь за Бакуню не отомстил. Слава господу, сам жив остался. Только как теперь быть? Ни шума битвы не слышно, ни людей. Беда. Одному пропасть недолго. Рука поранена и нога. Видно, покалечился, когда с обрыва по склону катился. Да и голове досталось, – ощупал ссадину на затылке, ногу у голени, поморщился. – Калечным до стана ромейского не скоро доберешься. С голоду, конечно, не помру. – Никита сорвал с ветки несколько зернистых, с сизым налетом черных ягод, положил в рот. Сочная сладость разлилась по языку. – В этих лесах диких груш, яблок, орехов разных и ягод полно. – Рука снова потянулась к ежевике. – Эта вот и у нас под Киевом растет. Холод тоже перемогу, в этих краях вересень теплый, у нас куда зябче. Другое плохо, не дай бог с волками, рысью или другим хищным зверем встретиться, а тем паче столкнуться с воинами иверийскими. Да и раны могут до смерти довести, здесь волхва Живорода нет, чтобы зверя отгонять и болести с увечьями лечить. Что ж, остается уповать на господа. – Рука невольно коснулась груди, нащупала под рубахой крест и оберег. – Лишь бы только войско базилевса одолело, тогда и на спасение надежа будет».

Никита осмотрелся. «Сколько ни сиди, а идти надо». Взгляд отыскал на земле толстую длинную ветку. «Вот эта и для опоры подойдет, опять же, какое-никакое, а оружие».

Времени на то, чтобы сделать из ветки посох, ушло немало: одной рукой быстро не управишься. В этот раз на ноги встал крепче, и голова меньше кружилась. Волоча увечную ногу, стал осторожно спускаться. Прежде приметил левее бука пологий склон и неглубокий грот у высохшего русла. Там можно было спрятаться от дождя и переночевать, так как день быстро шел к своему завершению, а продолжать спуск в долину ночью – дело гиблое: в темноте можно и в пропасть угодить, и зверю в зубы.

Путь дался нелегко. Шел словно во сне. В глазах то и дело темнело, увечья мешали двигаться быстро, камнем висели на теле. Обессиленный, терзаемый болью, упал рядом с гротом. Недолгий отдых и глоток мутноватой воды из лужицы между камнями придали силы. Еще усилие, три тяжелых шага – и грот укрыл от дождя и ветра. К полуночи дождь прекратился, ветер утишился, но не переставал дуть. Он-то и донес до слуха Никиты хруст веток и короткий грозный рык, выдернул из полузабытья. Киевлянину эти звуки были знакомы и означали появление медведя.

«Кого это косолапый пугает? Беда, если на меня выйдет. У него слух да нюх хороши. Медведь за три сотни шагов может человека учуять, а у меня только камни и палка. Можно попробовать голосом отвадить, но это вряд ли, лучше до поры затаиться, может, и пронесет… Сюда бы Бакуню, помнится похвалялся он, что безоружным медведя на сосну загонял».

Снизу, со стороны долины, где днем произошла битва, прилетел протяжный волчий вой. Видимо, серые охотники устроили пир на поле брани и лакомились мясом незахороненных воинов. В душе Никиты затеплилась надежда.

«Может, и косолапый туда идет или уже насытился? В эту пору медведи добрые, в лесу богато, есть чем полакомиться: ягод, плодов да кореньев вдосталь».

Полагался Никита и на то, что ветер дул со стороны хищника, а значит, унюхать человека ему будет труднее. Эта мысль успокоила, усыпила…

* * *