Действительно, историческая традиция очень мешала национальной политике властей. Украинский язык прививался с большим трудом. «Украинизированные граждане», по признанию преподавателей «курсов украинознавства», продолжали оставаться под «влиянием русского языка» из-за слишком большого распространения последнего.[356]
Вводимая принудительно «рідна мова» оказалась «парадным языком»[357]. На ней проводились заседания, собрания и т. д., но как только официальные мероприятия заканчивались, их участники тут же переходили на русский язык, который безраздельно господствовал в частной жизни. «Научиться немецкому языку лучше всего и быстрее всего можно в Германии среди немцев, французскому — во Франции. Не так обстоит дело с украинским языком в русском или русифицированном городе на Украине»,[358] — сокрушались «национально сознательные». Они настаивали: «Нужно, чтобы города стали украинскими, нужно, чтобы масса городского населения в своей повседневной работе приняла новый язык».[359]Не намного лучше «обстояло дело» и в селах. «Было бы ошибочно думать, что процесс украинизации, в частности в части продвижения украинской книжки, не является актуальным и для села, — отмечалось в украинской печати. — Ведь русификация, проводимая на протяжении многих лет царским правительством, пустила корни и среди сельского населения. Украинская книжка на селе, хоть и не в такой мере, как в городе, должна еще завоевать себе место».[360]
«Наша украинская газета еще мало распространяется на селе, — констатировал на 1-м Всеукраинском учительском съезде делегат из Харьковской губернии (столичной в то время). — Почему? Возьму пример: у нас на Харьковщине на селе русская газета "Харьковский пролетарий" по каким-то причинам лучше распространяется, почему-то ее больше выписывают, чем "Селянську правду"».[361] О том же говорил делегат Киевщины: «Украинская литература широко не идет, приходится силой распространять ее».[362]Проверка «состояния украинизации» в Киевском сельскохозяйственном институте выявила, что хотя этот вуз «имеет в своих стенах почти полностью крестьянский местный элемент», более 25 % студентов вообще не знали украинского языка. Остальные могли изъясняться по-украински, однако язык большинства из них был «похож на своеобразный русско-украинский жаргон» (т. е. на обычный простонародный малорусский говор). Несколько лучше было положение с преподавательским составом: 36,5
Следует подчеркнуть, что в институте проверялось только знание устной речи. Что касается грамматических правил, то, признавали украинизаторы, даже «среди тех, кто вроде бы в никакой украинизации не нуждается, среди старых сознательных украинцев в массе господствует недостаточное или даже полное незнание "грамматики" своего языка».[364]
«Над нами тяготеет еще влияние бывшей официальной русской культуры, наши языковые инстинкты вообще ослабели»,[365]
— вынуждены были констатировать подручные Л. М. Кагановича. Это касалось даже самых украинизированных субъектов, занимавшихся на «курсах украинознавства» высшей категории. (Существовали курсы четырех типов: «ликбезовские группы, так называемые нормальные, повторно-повышенные и самые высокие»).[366] Слушатели курсов такого типа уже прошли обучение на курсах более низких категорий и получили статус «хорошо знающих» украинский язык. К тому же на «наивысшие курсы», в отличие от остальных, записывались добровольно (из карьеристских соображений, а иногда по причине «пробудившейся» «национальной сознательности»). Казалось бы, эти «курсанты» должны были составлять гордость украинизаторов. Однако, признавали преподаватели курсов, «словарный материал нашего слушателя в большинстве так загрязнен русизмами, жаргонизмами и т. п., что приходится в курс самой высшей группы вводить специальные часы, чтобы культивировать правильную лексику и искоренить все чужое украинскому языку».[367]Очень медленно проникала в народ украинская литература. Украинские писатели, сегодня считающиеся классиками, еще в 1920-х гг. были, в большинстве своем, непопулярны и даже неизвестны на Украине. Их произведения были включены в обязательную программу «курсов украинознавства», но слушатели не интересовались ими и, как правило, уклонялись от изучения. Для иллюстрации можно привести признания одного из украинизаторов, проверившего в 1925–1929 гг. на предмет знания украинской литературы около 3,5 тыс. слушателей «курсов украинознавства» (разных категорий): «Как общее явление, массовый читатель еще и до сих пор не знает не то, что всего минимума по украинской литературе, он не знает его даже в третьей, часто в четвертой, пятой доле».