Характерно, что участники конференции, выслушав жалобщика, не поддержали его. Наоборот, было решено «увеличить подписку на украинскую прессу и провести дальнейшую украинизацию заводской прессы»,[394]
«еще больше распространять украинскую прессу среди рабочего класса».[395]Постоянно усиливалась «чистка» учреждений от русских специалистов (великороссов и «несознательных» малороссов). Их места занимали, «в первую очередь, украинцы («национально сознательные». — Авт.), отчасти евреи».[396]
Русофобия фактически была возведена в ранг государственной политики, что вызвало справедливое возмущение, в том числе и в самой партии. С. А. Ефремов приводит в дневнике слова об украинизации «выдающегося коммуниста» (не называя его фамилии), сказанные в частной беседе: «Хотя это и постановление партии, но все же это петлюровщина».[397] Так же оценивали украинизаторскую политику КП(б)У «национально сознательные» деятели. «Я тут несмотря на все недостатки чувствую себя в Украинской Республике, которую мы начали строить в 1917 г.»,[398] — писал одному из своих соратников вернувшийся из эмиграции М. С. Грушевский[399].[400]«На Украине происходит великий и могучий сдвиг в сторону украинского национализма»,[401]
— отмечала львовская газета «Діло». Правда, некоторых окопавшихся в Галиции активистов украинского движения огорчала слишком большая роль, которую в украинизаторских процессах играли евреи. «Жидовский элемент начал вдираться в саму украинскую литературу. Жиды А. Хвыля, И. Кулик и С. Щупак диктуют украинским писателям пути и нормы»,[402] — высказывал недовольство один из ненькопатриотов. Но в целом украинофилы были очень довольны проводившейся украинизацией.А Каганович все не унимался. Особую ненависть вызывало у него не желающее украинизироваться коренное население. Если к выходцам из Великорос-сии хотя бы на первом этапе допускались методы убеждения, то на малороссов (украинцев) Лазарь Моисеевич требовал «со всей силой нажимать в деле украинизации»[403]
. Украинцы отвечали взаимностью. «Национально сознательный» историк «рідной мови», представитель диаспоры Юрий Шерех (Шевелев) констатировал, что последствия политики Кагановича «были далеко не простые. С одной стороны, больше, чем когда-либо, людей овладело украинским языком, ознакомилось в определенной мере с украинской литературой и культурой, кое-кто даже начал говорить по-украински. На улицах больших городов украинский язык звучал чаще, чем перед тем, хоть и не заменил русский как способ ежедневного общения. С другой стороны, присущий политике элемент принудительности и искусственности возбуждал чувство враждебности к украинскому языку. Появилась масса анекдотов, к сожалению, не собранных и не изданных, поднимавших украинский язык на смех»[404].«Имеем огромное количество эпизодов, которые возникли в процессе украинизационной работы, анекдотов, имеющих свою эволюцию, вредительских поступков разоблаченных и неразоблаченных, активных и пассивных протестов»,[405]
— писал «Голос українізатора». «Такие случаи, когда украинизация принималась с неохотой, хотя б и было осознание политического значения этой меры и разделялось ее принципиальное обоснование, без сомнения достаточно часто случались»,[406] — свидетельствовали «национально сознательные» деятели. Как признавал Шерех, украинизация не получила массовой поддержки в народе. «Рабочие и средний класс были, в лучшем случае, равнодушны. Не сохранилось никаких сведений про какой-либо энтузиазм крестьянства»[407].Все это вызывало у одних украинизаторов «печаль, неуверенность и даже разочарование в творческих силах нации»,[408]
у других — ярость и ожесточение. «Тип "малоросса" не умер и до сих пор на Украине»,[409] — писал ярый сторонник украинизации, известный украинский литературный критик В. Д. Коряк (Блюмштейн). «Презренный шкурнический тип малоросса, который… бравирует своим безразличным отношением ко всему украинскому и готов всегда оплевать его»,[410] — клеймил на заседании ЦК КП(б)У А. Я. Шумский. «Нужно, чтобы сгинуло это рабское поколение, которое привыкло только «хохла изображать», а не органично чувствовать себя украинцами»,[411] — записывал в дневник С. А. Ефремов.Но Лазаря Моисеевича отсутствие массовой поддержки не волновало. Он опирался не на народ, а на «национально сознательных» субъектов, преимущественно австрийской закваски, специально выписанных из Галиции. Уже к концу 1925 г. в УССР орудовала 50-тысячная армия галицких «янычар», подготовленных еще при Франце-Иосифе[412]
. Их число увеличивалось с каждым месяцем[413].[414]Шевелёв (Шерех) Юрий Владимирович
Коряк Владимир Дмитриевич (Блюмштейн Волько Давыдович)