Человечество, по мнению евразийцев, олицетворяет не Запад, а Восток – мир традиций и верности изначальным принципам мироустройства: гармонии и сотрудничества. Евразийцы вместо привычных цивилизационных оценок предложили альтернативные. Современный мир как олицетворение Запада в трактовке евразийцев рассматривался в качестве зоны вырождения и упадка, а свойственное Востоку постоянство культурно-религиозной парадигмы как высшее благо для развития человечества[508]
.Размышления евразийцев по проблеме «Запад – Восток» завершались выводом, что западноевропейский мир, провозглашенный светочем человечества, обречен на вытеснение его Востоком, а спасительной силой станет Россия, воплощающая собой органичное единство Запада и Востока. Россия – огромный континент – Евразия, впитавшая в себя творческие силы и энергию как Запада, так и Востока[509]
.Превращение России в Евразию, считали евразийцы, началось со времен нашествия монголов на Русь, которое ее кардинально преобразило. В определенной степени это было «спасение» от наследства Киевской Руси, которая неизбежно шла к упадку, теряла свою государственность, дробилась на мелкие княжества и была обречена на чужеземное завоевание либо турками, либо Западом, либо монголами. Один из идеологов евразийства, П.Н. Савицкий, писал, что «в бытии дотатарской Руси был элемент неустойчивости, склонность к деградации, которая ни к чему иному, как чужеземному игу, привести не могла»[510]
.Неотвратимость турецкого или католического завоевания грозила Руси утратой духовной сути, православной души как ее цивилизационной основы. Поэтому, как утверждал П.Н. Савицкий, для Руси было «счастьем», что она досталась монголам. Савицкий писал: «Татары – “нейтральная” культурная среда, принимавшая «всяческих богов» и терпевшая “любые культуры”, пала на Русь, как наказание Божие, но не замутила чистоты национального творчества. <…> Татары не изменили духовного существа России; но в отличительном для них в эту эпоху качестве создателей государства, милитарно организующейся силы, они, несомненно, повлияли на Русь… они дали России свойство организовываться военно, создавать государственно-принудительный центр, достигать
По мнению Савицкого, «татары очистили и освятили Русь, своим примером привили ей навык могущества, – в этом противоположении явлен двойственный лик России. Россия – наследница Великих Ханов, продолжательница дела Чингиса и Тимура, объединительница Азии; Россия – часть особого “окраинно-приморского” мира, носительница углубленной культурной традиции. В ней сочетаются одновременно историческая “оседлая” и “степная” стихия»[512]
.От ордынцев Русь переняла конструкцию административного аппарата, финансовую систему, организацию путей сообщения, почты и т. д. А главное, была усвоена сама идея государственности. Один из идеологов евразийства, князь Н.С. Трубецкой, в 1905 г. писал: «Московское государство возникло благодаря татарскому игу. Русский царь являлся наследником монгольского хана. «Свержение татарского ига» свелось к замене татарского хана православным царем и перенесением ханской ставки в Москву»[513]
. Таким образом, насильственного свержения монгольского ига собственно не было, а был мирный, эволюционный процесс перехода власти ордынцев к великому князю московскому.В подобной трактовке влияния ордынского ига на Русь немало изъянов, на которые указывали историки и мыслители того же русского зарубежья. Взгляды евразийцев на происхождение Московского государства были диаметрально противоположны концепциям русской классической историографии, характеристика которой изложена выше.
Вместе с тем центральный для евразийцев принцип «познай себя и будь самим собой» позволил им выявить, охарактеризовать и написать величественную картину российской цивилизации как уникального феномена общечеловеческой истории, цивилизации, которая призвана объединять, а не разделять, сохранять, оберегать, а не уничтожать народы, как это делала западная цивилизация.
Россия – альтернатива «бессердечному» Западу. Россия, в отличие от Запада, «сердечная земля». Философ А. Дугин пишет, что «Савицкий, опираясь на геополитику, предложил сделать следующий концептуальный шаг – отождествить “человечество”, противостоящее Европе, то, что Генон называл “Востоком”, с Россией, но понятой не как национальное государство, а как континентально-культурная потенция, как идеальная инстанция, достаточно ясная, осознающая свою историческую миссию, с одной стороны, и достаточно открытая и в тоже время концентрированная, чтобы выступать от имени всей “НеЕвропы” – с другой»[514]
.