Русь: от язычества к православной государственности

Об оппоненте Иосифа Волоцкого Ниле Сорском сохранилось гораздо меньше сведений. Известно, что он родился в 1433 г. в Москве в семье Майковых, предположительно, дьяков московских князей. Об этом говорит тот факт, что его брат Андрей Майков, принявший в старости монашеский постриг, был известен как дьяк великого князя Ивана III.

Почти двадцать лет Нил Сорский был иноком Кирилло-Белозерского монастыря, изучая в его обширной библиотеке Священное Писание и Священное Предание, труды Ефрема Сирина, ареопагита Григория Синаита и других духовных столпов христианства. Как писал рано ушедший из жизни талантливый историк В.И. Вышегородцев: «Чтение и переписка книг позволили Нилу Сорскому заметить значительные расхождения в тексте и толковании догматов, что во многом и определило его желание воочию познакомиться с опытом монашеской жизни на Афоне и изучить в оригинале труды греческих богословов. Примерно в 1475 г. он вместе со своим учеником Иннокентием, выходцем из рода ярославских князей, уходит на Афонскую гору, где с 1172 г. русские паломники находили приют в Пантелеимоновском монастыре»[692].

Нил Сорский провел около десяти лет в монастырях Афона и Константинополя. Он впитал в себя дух византийской традиции монашеской жизни, отрешенной от мира, политических и социальных неурядиц. Поэтому не случайно, что, вернувшись на родину, Нил ищет «затворничества», необходимого для духовного совершенствования и восхождения к глубокому осмыслению фундаментальных основ христианства. Он нашел место проживания в ските на реке Соре. Скит насчитывал всего три отдельно стоявших кельи. Немногочисленная братия встречалась только в крохотной церкви на богослужениях. Вскоре этот скит превратился в монастырь во главе с Нилом Сорским. Однако Нилу Сорскому и его сподвижникам, «заволжским старцам», не удалось полностью изолироваться от мира. Им пришлось волей-неволей участвовать в полемике с иосифлянами по важному вопросу – судьбе церковной и монастырской собственности.

В XV в. архиепископии и монастыри становились крупными собственниками земель с крестьянскими селами и деревнями. Приобретения в основном шли за счет вкладов представителей имущих слоев населения на «вечную» заупокойную службу священнослужителями и монахами для обретения вкладчиками после смерти царствия Божия и тем самым бессмертия души усопшего. Это был мощный стимул делать вклады за «упокой души», так как в православии обретение царства Божия является главной целью и смыслом жизни верующего христианина. Достигается эта цель праведной жизнью, смирением, покаянием, прощением и другими христианскими добродетелями, но возможен и иной вариант – богатый заупокойный вклад.

Другим источником монастырской собственности был вклад за пострижение в монахи тех, кто решил на исходе прожитых лет посвятить свою жизнь служению Богу в иноческом братстве, отмолить свои грехи и добиться прощения за грешную жизнь в миру. В старости монашеский постриг принимали представители удельных князей, бояр, вотчинников и поместных дворян. Как писал В.О. Ключевский, Иосиф Волоцкий «признавался, что его монастырь начал обстраиваться с тех пор, как стали в нем стричься в чернецы добрые люди из князей, бояр, дворян и купцов, которые давали много от 10 до 200 рублей (до 12 тысяч на наши деньги)»[693].

Денежные вклады шли на покупку вотчин, и порой сами вкладчики подыскивали земли для монастыря. Кроме того, монастыри давали обедневшим вотчинникам ссуды под залог земли и в случае ее непогашения забирали в свою собственность земли должников. Так, за счет вкладов и ссуд процветающим в материальном отношении стал Троице-Сергиев монастырь, не имевший в конце XIV в. никаких земель. К концу XV в. монастырь владел селами во многих уездах Руси. Монастырские вотчины пользовались значительными привилегиями в уплате податей. Например, монастырь Спаса в Ярославле не платил в казну налогов и не нес повинностей. Тверской монастырь Отрочь был полностью освобожден от взносов в княжескую казну[694]

.

Произошли серьезные изменения в социальном составе монашества. Монастырские двери закрывались перед представителями социальных низов и открывались по преимуществу богатым людям, которые за монашеский постриг могли внести в монастырскую казну солидные денежные или земельные вклады. На смену искренним подвижникам веры часто приходили равнодушные к ней люди, ищущие за монастырскими стенами душевное спокойствие и избавление от тягот мирской жизни. В силу этого в общинах складывалась иерархия: иноки, внесшие вклады, находились в привилегированном положении в сравнении с теми, кто по бедности не был вкладчиком. В результате разрушались устои монастырской жизни – справедливость, равноправие, всеобщность личного труда, нестяжательство. Расшатывалась дисциплина.