Русь: от язычества к православной государственности

Иларион был избран митрополитом в 1051 г. в Киеве по требованию князя Ярослава Мудрого. Избрание киевского митрополита собором епископов, без участия константинопольского патриарха и патриаршего совета было прямым вызовом византийской иерархии и нарушением церковных правил. Тем не менее константинопольский патриархат признал легитимность Илариона как киевского митрополита. В этом событии явственно прослеживается забота великокняжеской власти о большей самостоятельности русской церкви и ее праве самой решать собственные дела вплоть до избрания митрополита. Решающим в конечном счете оказалось слово великого князя киевского, а не воля или согласие византийцев. Союз власти и церкви давал свои плоды. При поддержке княжеской власти русское православие приобретало все большую самостоятельность и независимость от византийского патриархата, что вполне объяснимо: князья были заинтересованы в политической независимости от Византии, а ее без суверенной национальной церкви достичь было крайне сложно.

В этой связи чрезвычайно важны взгляды Илариона на развитие мира и места в нем Руси. Его произведения – своеобразный манифест, провозглашавший независимое и особое место Руси в христианском мире. Примечательно, что «Слово о Законе и Благодати» Иларион прочел в Софийском соборе в Киеве в присутствии Ярослава Мудрого и членов его семьи.

О русском митрополите имеются лишь два глухих упоминания в Повести временных лет, ссылка Симона на «Житие Антония», сообщающая о связях Илариона со святым Антонием, одним из основоположников русского монашества. Отсутствие сколь-нибудь полных сведений о жизни Илариона порождало различного рода догадки. Даже такой авторитетный историк, как М. Приселков, поддался искушению дополнить «новыми» страницами биографию Илариона. Признанный знаток летописей поместил Илариона в Печерский монастырь под именем Никона, произвел его в игумена и поручил писать летопись. С тех пор некоторые историки ищут перо Илариона в Повести временных лет[353]

. Однако, судя по историческим источникам, Илариона нельзя отнести к родоначальникам русского летописания.

По версии Повести временных лет, Иларион «ископал» пещерку на берегу Днепра, где усердно молился[354]. Так началось духовное подвижничество будущего митрополита, а с этой пещерой летопись связывает начало Печерского монастыря, сыгравшего выдающуюся роль в русском православии и русской святости. В этом смысле Илариона можно отнести к числу основоположников русского православного мира.

Скудные известия о Иларионе с избытком восполняются благодаря его сочинению, в котором Иларион предстает крупнейшим мыслителем Древней Руси. Речь идет о его сочинении «Слово о Законе и Благодати». Оригинал названия более развернутый, в духе средневековой литературы, когда заголовок должен был как бы раскрыть все содержание сочинения: «О Законе, данном Моисеем, и о Благодати и Истине, явленной Иисусом Христом, и о том, как Закон миновал, а Благодать и Истина наполнила всю землю, и вера распространилась во всех народах вплоть до нашего народа русского, и похвала великому князю нашему Владимиру, коим мы были крещены, и молитва к Богу от всей земли нашей».

Говоря о значении князя Владимира для истории Руси, Иларион, как говорилось выше, категорически заявлял, что князь принял решение о крещении Руси самостоятельно, без внешнего влияния, а тем более давления, и его духовный подвиг сродни служению Христу его первых учеников-апостолов. Эпохальные решения уже сами по себе свидетельствуют о независимости и духовном «суверенитете» Руси, ставшей частью обширного христианского мира, но со своим собственным «лицом».

Не случайно поэтому Русскую церковь жестко критиковали на Западе. В частности, в послании Краковского епископа Матвея к Бернарду Клервоскому (XII в.) говорится о том, что русские не желают «быть в согласии ни с Латинской, ни с Греческой церковью и отделившись от обеих, названный народ не причастен к принятию таинств ни по тому, ни по другому [обряду]»[355].

Во вступлении к своему произведению Иларион поясняет, что он не будет пересказывать то, что написано в других сочинениях: «Зачем поминать мне в писании этом и пророческие проповеди о Христе, и апостольские учения о будущем веке? Излишне это, и к тщеславию склоняется. Ибо, что в иных книгах писано и вам ведомо, то здесь излагать пустая дерзость и желание славы. Ведь не к несведущим пишем, но к преизобильно насытившимся сладостью книжной…»[356]