Русская Америка. Слава и боль русской истории

Кирилл Густавович был действительно серьёзным ученым — пусть и не выдающимся. Его класс подтверждается уже тем, что статья о нём есть в Большой советской энциклопедии. В середине 1780-х годов он намеревался провести исследования на Охотском море и даже собирался посетить американский берег. Лаксман был знаком с Шелиховым, так что тут всё было естественно. Просился он и в экспедицию Биллингса, но просьбу отклонили (возможно, из-за холодных отношений с Палласом, идейно патронировавшим экспедицию и бывшим с Лаксманом в научных «контрах» по поводу происхождения Байкала — в чём правота была, вообще-то, на стороне финского сибиряка).

В июле 1784 года у русских берегов — у алеутского острова Амчитка — потерпел крушение японский купец Кодаи (Коодаю) на корабле «Синсё-мару». Подробное описание его приключений содержится в письме Кирилла Лаксмана тогдашнему президенту Коммерц-коллегии графу А.Р. Воронцову от 26 февраля 1791 года.

В декабре 1783 года Кодаи совершал каботажное плавание внутри Японии «из города Широко в столичной их город Эддо», но, застигнутый в море штормом, потерял руль и семь месяцев носился по волнам без руля и без ветрил, поскольку мачту пришлось срубить.

На Амчитке Кодаи встретил русских промышленников с судна тотемского купца Холодилова, тоже потерпевших крушение. Лишь в 1787 году всем удалось на построенном из обломков двух судов новом судне добраться до Нижне-Камчатска, а затем Кодаи вместе с другим выжившим его спутником был привезён в Иркутск. Там японцев взяли на казённое иждивение, и началась переписка с Петербургом.

Лаксман познакомился с Кодаи и убедился в его интересе к России. В 1790 году, выезжая в Петербург, он взял невольного гостя с собой в столицу, а там представил «на высочайшее благоразсмотрение» план установления с Японией торговых и прочих отношений, воспользовавшись удобным случаем отправки потерпевших на родину.

Японцы в Петербурге были весьма обласканы, а предложение Лаксмана принято. Его автору поручили выработку наставления экспедиции. Ехать же с японцами в эту беспрецедентную «командировку» Екатериной было велено второму сыну Эрика — капитану Адаму Эриковичу Лаксману.

Адам родился в Барнауле в 1766 году, закончил Сухопутный кадетский корпус и с 1786 года служил исправником в Гижигинске, расположенном на северном берегу Охотского моря в районе Гижигинской губы. Был он вполне сыном своего отца, то есть скромным, но с чувством собственного достоинства, образованным, методичным, прилежным, склонным к наблюдениям (чем был силён как учёный и его отец), умеренным… В письме президента Коммерц-коллегии графа А.Р. Воронцова — брата лондонского Воронцова, гофмейстеру графу Безбородко от 23 августа 1791 года о выборе сопровождающего японцев человека было сказано: «Для препровождения тех японцов в их отечество можно употребить одного из сыновей профессора Лаксмана, кои при должности в Иркутском наместничестве находятся. Они оба были хорошо воспитаны, имеют познании астрономии и навигации, следовательно, и замечания их могут быть небесполезны…»

Любопытно при этом, что относительно предложения Лаксмана-отца об «изыскании новаго пути по реке Амуру

» Александр Воронцов заявлял Безбородко: «…по настоящим обстоятельствам нашим с китайцами, я нахожу оное крайне неудобным, ибо всякое тому подобное с нашей стороны движение может возбудить большое с их стороны внимание и в какия-либо дальности завести…» Здесь граф Воронцов предвосхищал антигосударственную линию графа Нессельроде, категорически возражавшего против «амурской» активности России даже к середине XIX века. Сломали эту линию лишь смелая инициатива Невельского и его поддержка графом Муравьёвым-Амурским.

Что же до Лаксмана-сына, то 20 мая 1792 года он по предписанию иркутского генерал-губернатора Ивана Алферьевича Пиля, руководствовавшегося указом Екатерины от 13 сентября (старого стиля) 1791 года, выехал в Охотск, а 1 августа туда прибыл и отец с японцами.

13 сентября 1792 года — в годовщину подписания Екатериной указа о «японской» экспедиции — Адам Лаксман на галиоте «Св. Екатерина» под командой опытнейшего штурмана Василия Ловцова вышел в море с экипажем из 20 матросов и 4 солдат, с переводчиком, чертёжником, волонтёром — сыном охотского коменданта Коха, с несколькими купцами и, естественно, с обоими японцами.