Русская литература для всех. От «Слова о полку Игореве» до Лермонтова

Рассказ о последних минутах героини сопровождается деталью, на которую обычно обращают внимание историки литературы, профессиональные читатели. Готовясь к смерти, героиня так и не успела окончить вышивку, но, втыкая в полотно иглу, заботливо «замотала вокруг нее нитку, которой вышивала», как будто она еще вернется к прерванной работе.

Такие «чеховские» детали обычны в литературе Нового времени, но уникальны в литературе древней. Поэтому иглу Февронии и замечают исследователи.

Формулу любви благоверных Петра и Февронии замечательно передает фраза писателя-романтика Александра Грина (которая, видимо, так нравилась ему, что ею оканчиваются сразу две новеллы – «Позорный столб» и «Сто верст по реке»): «Они жили долго и умерли в один день». Жизнеописание святых оказывается и вполне светской историей великой любви судьбой предназначенных друг для друга людей.

Но оканчивается эта история все-таки не в области новеллы, а в мире жития. Начав с молитвы, в концовке повести Ермолай-Еразм возносит хвалу героям, перечисляет главные их добродетели, фактически представляя еще один конспект повести, и трогательно напоминает о себе, признаваясь в собственной литературной неумелости.

«Радуйся, Петр, ибо дана тебе была от Бога сила убить летающего свирепого змея! Радуйся, Феврония, ибо в женской голове твоей мудрость святых мужей заключалась! Радуйся, Петр, ибо, струпья и язвы нося на теле своем, мужественно все мучения претерпел! Радуйся, Феврония, ибо уже в девичестве владела данным тебе от Бога даром исцелять недуги! Радуйся, прославленный Петр, ибо, ради заповеди Божьей не оставлять супруги своей, добровольно отрекся от власти! Радуйся, дивная Феврония, ибо по твоему благословению за одну ночь маленькие деревца выросли большими и покрытыми ветвями и листьями! ‹…› Мы же молим вас, о преблаженные супруги, да помолитесь и о нас, с верою чтущих вашу память! Помяните же и меня, прегрешного, написавшего все то, что я слышал о вас, не ведая – писали о вас другие, сведущие более меня, или нет».

Ермолай-Еразм написал притчу о человеческом счастье. Приблизительно через столетие, но в ту же переходную эпоху появилась притча о человеческом несчастье.

«Повесть о Горе-Злочастии» – произведение анонимное. Оно, как и «Слово о полку Игореве», дошло до нас лишь в одном сохранившемся списке, который был обнаружен в середине ХIХ века, через два столетия после предположительного создания памятника.

Неизвестно имя не только его автора, но и героя этой повести. Это – просто молодец, человек вообще, претерпевающий судьбу, испытуемый Горем-Злочастием.

Полное заглавие повести – «Повесть о Горе и Злочастии, как Горе-Злочастие довело молодца во иноческий чин». Язык середины ХVII века уже настолько близок современному русскому, что эту повесть, в отличие от более ранних памятников древнерусской литературы, можно читать без перевода. Может быть, лучше было ее не просто читать, а читать выразительно, произносить. Повесть написана так называемым былинным стихом, который распевали перед слушателями древние сказители.

Безымянный автор, как и Ермолай-Еразм, начинает свой сказ с библейских времен. В первой части, первом, в отличие от «Повести о Петре и Февронии», композиционно не обозначенном фрагменте повести речь идет о Сотворении мира, Адаме и Еве, грехопадении, изгнании из рая и наказании, проклятии, дотянувшемся с библейских времен до современности.

Ино зло племя человеческо:вначале пошло непокорливо,ко отцову учению зазорчиво,к своей матери непокорливои к советному другу обманчиво.

‹…›И за то на них Господь Бог разгневался,положил их в напасти великия,попустил на них скорби великия,и срамныя позоры немерныя,безживотие злое, сопостатныя находы,

злую, немерную наготу и босоту,и бесконечную нищету, и недостатки последние,все смиряючи нас, наказуяи приводя нас на спасенный путь.

Любопытно, что, завершая вступление, автор меняет местоимение: речь идет уже не о них («И за то на них Господь Бог разгневался…»), а о нас («…все смиряючи нас, наказуя…»).