Русская литература XIX века. 1850-1870: учебное пособие

Л.А. Мей (1822–1862)

«Мей – один из таких поэтов, во внешних качествах таланта которых нет ни малейшей возможности иметь хоть какое-либо сомнение. В самом деле, редко можно встретить в поэте такое богатство фантазии, такую силу, красоту выражения», – писал в статье «Русская изящная литература в 1852 г.» А.А. Григорьев. В то время, когда писалась эта статья с такой восторженной эстетической оценкой, Лев Александрович Мей, «обрусевший полунемец» (И.А. Ильин), уже почти достиг зенита в своем поэтическом развитии. Воспитанник Царскосельского лицея, который Мей окончил в 1841 г., получив от лицеистов звание преемника Пушкина, становится затем чиновником в канцелярии Московского генерал-губернатора. Однако гораздо больше сил и энергии Мей отдавал служению своей Музе, чем служебным делам. Ни в московский период жизни и творчества, ни в петербургский (уехал в Петербург в 1853 г.) поэт так и не добился успехов на служебном поприще. Но зато Муза никогда не покидала его, щедро одарив теми вдохновляющими «ласками», о которых Мей поведал в стихотворении 1856 г. «Муза»:

Видел однажды я музу: она, над художником юнымНежно склонившись, венчала счастливца и миртомВ жарком лобзаньи устами к устам молодым припадала,Перси лилейные крепко к высокой груди прижимала.

Видел я ласки пермесской богини другому,Видел – и прочь от счастливой четы отошел я ревниво…Видел в другой раз я музу: в объятья маститого старцаПала она в целомудренном страстном порыве,В вещие очи любимца смотрелась она ненаглядно,Кудри седые безмолвно кропила слезами,

Руки, из праха создавшие дива искусства, лобзала…Видел я ласки пермесской богини другому —Видел – и пал перед ней на колена е восторге.

В этой поэтической аллегории, осуществлённой пластичным гекзаметром (Мей был поистине кудесником стихотворной формы), передаётся «восторг» поэтического вдохновения. Муза у Мея – это символ вдохновения и романтического поэтического искусства.

Вдохновение становится источником той творческой силы, которая в свободном полете фантазии создает прекрасные произведения, возносящиеся над обыденной жизнью. Именно таким образом в поэтике Мея воплощается романтический мотив «двоемирия», ещё с большей отчётливостью обозначенный в «Галатее» – программном стихотворении 1858 г. Здесь опять нам слышна музыкальная торжественность гекзаметра. Этой метрической формой с некоторыми её изменениями Мей овладел безупречно, потому что его романтическая лирика вобрала в себя эстетические традиции «античного мира» (цикл «Из античного мира», переводы «песен» Анакреона и «Волшебницы» Феокрита). Античный мир с его космической гармонией органично вошел в романтической мир Мея, и завораживающий гекзаметр «Галатеи» – версификационный результат этого художественного породнения.

Образ Галатеи относится к культовым во всём романтическом искусстве. В поэтике Мея Муза и Галатея олицетворяют тот мир гармонии и красоты, который оппозиционно противопоставлен земному миру. «Святое вдохновение», в поэтическом слове воплощённое, открывает путь в гармонический мир:

Но, полон святым вдохновением,Он обращался с молениемК чудной, незримой Красе:«Вижу тебя, богоданная, вижу и чую душою;Жизнь и природа красны мне одною тобою…Облик бессмертья провижу я в смутных чертах…»

И перед нею, своей вдохновенною свыше идеею,Пигмалион пал во прах…

Кроме традиционной романтической «оппозиции», здесь резко очерчен ещё один характерный для лирики Мея мотив – молитвенное обращение к красоте, которая для него – высшая духовно-эстетическая ценность, поэтому и творчество как источник красоты становится «бессмертным»:

Вестницей воли богов предстою я теперь пред тобою,Жизнь на земле – сотворённому смертной рукою:Творческой силе – бессмертье у нас в небесах!

Таким образом, вдохновение и творчество в поэтическом мире Мея живут на правах определяющих художественных категорий. Эти категории всегда предстают в сиянии красоты, лирический образ которой в поэтике Мея находится рядом с мотивом любви. Любовь у него тоже источник красоты: