Русская сказка. Избранные мастера

Все собрались, а черепана нет. Приходит и черепан на пир. «Как-же ты, черепан, сколько в тебе скупости, пожалел горшка принести, а привез воз целой». — «Помилуйте, ваше царское величество! Был самой лучшой — боярин отбил! Меч ваш, а голова моя!» — «Да ты за этот горшок множество денег взял?» — «Помилуйте, ваше царское величество, не взял». — «Да как-ино, ты ты за што отдал?» — «Да не даром-же отдал, а сказать нельзя!» — «Скажи». — «За то отдал, што мой сор съел». — «Узнашь-ли?» — «Посмотрю, дак найду».

Посмотрел и увидел его в переднем углу, самой главнейший боярин. «Ну уколи, скажи которой». Он и уколол (показал пальцем). Призывает царь боярина к себе. «Ты-ли у черепана горшок за сор купил?» — «Я, царское величество!» — «И съел?» — «Съел!» — «Почему же ты сор съел?» — «Потому, что я без горшка не смел явиться к вам». — «Да мне разве горшка надобно было? мне надобно было черепана деньгами наделить. Не было горшка, даки так бы пришел. А ты теперь всю посуду исквернил и всех людей осквернил!» Взял царь, посадил боярина на вороты и растрелял.

ПРИМЕЧАНИЯ

Напечатаны в Сборнике Н. Е. Ончукова «Северные сказки» (СПБ. 1907) под №№ 2, 5 и 7.

1. Царь-Чернокнижник (Анд. 329). Широко распространенный сюжет в мировой сказочной литературе. Обычно он соединяется или с добыванием невесты (Аф

. 130, a и b) «Елена Премудрая»; Худ. II, 63 (плохо записанный вариант); Сиб

. 2 («Старик-охотник и Заветная птичка») или, что гораздо чаще, с возвращением обратно жены-волшебницы: срв. приведенную в настоящем сборнике сказку Ломтева (№ 13), куда в числе прочих эпизодов вошли мотивы возвращения жены и прятания; аналогичная разработка сюжета в сборнике Смирнова, 49 («Сказка про нужного и про богатого»), там же 178 («Хитрая жена») и 355 («Царь-людоед»), но все они представлены в плохих рассказах и неудовлетворительных записях. Этот же мотив — в репертуаре Винокуровой (Аз, I 10, «Мудрая жена»); в отличие от предыдущих, в нем не сама жена заставляет прятаться, но отец ее, что сближает ее текст с текстом Чупрова. Несколько особняком стоит сибирский текст, записанный Красноженовой (Жив. Стар

., 1912, II—IV, стр. 303), где молодец прячется от волшебниц; в прекрасном нарианте (также сибирского происхождения), записаном В. Ф. Булгаковым от крестьянина Шарина, сначала заставляет героя прятаться отец, а потом дочь (Красн. Сб. II, 28).

Последнее (удачное) прятание изображается приблизительно одинаково почти во всех текстах: герой прячется или между листами волшебной книги или за волшебным зеркалом. У Чупрова: царевна кладет его под окошко, очевидно, вместе с тем и под книжку. Исключением является текст Верхорубова (Вят. Сб., 8), где волшебная книга перестает показывать, так как дьявол, которому оказал оригинальную услугу герой, перестал помогать царю-чернокнижнику.

Упоминаемая Чупровым птица Маговей встречается неоднократно в русском сказочном и былевом эпосе под аналогичным или сходно звучащим именем; в частности она встречается в песне о Ваньке-Вдовкине сыне и царе Волшане (Рыбн. I, 443—452), где герою также приходится прятаться от царя-волшебника, чтоб получить его дочь, Марью Волшановну. Помогает герою спрятаться Могуль-птица. Этот вариант важен тем, что в нем отчетливо выясняется роль огнива, уже утратившего свое значение в тексте Чупрова.

Прятанье, как самостоятельный сюжет, кроме текста Чупрова, встречается еще в Вят. Сб., 3: рассказано прекрасным сказочником, Верхорубовым: «Царь-волшебник» с очень сходным началом: «В одном государстве был царь-волшебник; он послал объявления по своему государству, что хто он него спрячется, тому отдам полжитья-полбытья и полцарства своего». Текст Чупрова все же еще сохранил связь, хотя и слабую — с мотивом добывания невесты; в тексте же Верхорубова этот мотив совершенно утрачен.

Почти все указанные выше варианты (кроме Афанасьевских) отличаются большой бытовой приуроченностью (особенно тексты Винокуровой, Верхорубова, Шарина), тогда как текст Чупрова — весь выдержан в плане строго фантастического изложения, что и делает этот текст одним из лучших образцов «классического» стиля». Замечательно, что его герой — просто «добрый молодец», без каких бы то ни было социально-бытовых признаков, тогда как у Верхорубова — героем является «мужичек из бедных», по имени Иван Гогарин.