Русская сказка. Избранные мастера

Б. М. Соколов в своей книге о русской сказке относит Новопольцева к типу сказителей-эпиков (на ряду с Ганиным, Чупровым, Семеновым); это — несомненная ошибка. У Новопольцева — явное и резкое переформирование волшебной сказки. «Серьезная» волшебная сказка, как ее дают Чупров или Семенов, в его изложения приобретает совершенно иную установку. Он вносит разнообразные «потешные элементы», среди которых первое место занимает и «потешная, балагурная рифмовка», и таким путем придает новый вид и смысл сюжету. В волшебных сказках, где развитие действия ведет к нагромождению событий и где внимание слушателей приковано к тем или иным перипетиям судьб героев, Новопольцев врывающейся потешной рифмической характеристикой или каким-нибудь другим аналогичным приемом резко меняет тон и направленность сказки. Напр., описание смерти старухи в сказке «Ванюшка и Аннушка» дано в таком комическом (потешном) плане: «У старика старуха умерла — ноги в стену уперла». Ее хотят хоронить — а она встает из гробу, лезет на колокольню звонить. Но то на нее не взирали, тот же час в землю зарывали». В таком же плане, таким же методом изображение горькой участи сирот: «Ванюшка и Аннушка плачут и рыдают, свою мамоньку вспоминают. А вот же не родная ее мать — называет ее...» и т. д. В результате — типичнейшая, трогательно-сентиментальная сказка в изложении Новопольцева совершенно утрачивает свой обычный характер.

Так определяется основной интерес и художественный метод А. Новопольцева и его своеобразное место в русской сказке. Соответственно этому и основной жанр его, где с наибольшей силой проявляется его мастерство — новеллистически бытовой, в плане которого он передает и волшебную сказку. Поэтому А. Новопольцева можно считать — как это уже неоднократно высказывалось в литературе — типичным представителем наследия скоморохов. Н. Л. Бродский указал, что у него даже сохранились некоторые типичные скоморошьи формулы. Такова, напр., концовка: «...а нам молодцам по стаканчику пивца»... и т. д. (см. № 5). Упоминание о молодцах в устах Новопольцева, в едином числе сказывавшего сказку, ясно указывает на застывшую, традиционную прибаутку — формулу скоморохов.

Эту унаследованную скоморошью манеру Новопольцев развил дальше и перестроил в этом плане почти все сказки, которые он где-либо выслушал. Но переформирование им сказок затронуло, главным образом, формальную сторону. Реалистическая стихия хотя и пробивается кое-где, но ни разу не достигает такой силы и высоты, как у других сказочников, реалистов по преимуществу (П. Богданов, А. Ломтев, Н. Винокурова и др.).

Слабо отражены у него и черты местного быта, хотя река Волга довольно часто фигурирует в его сказках. Зато совершенно неподражаемы у него неоднократно вводимые им в рассказ кабацкие и трактирные сцены. Здесь как будто сказочник чувствует себя в родной и близкой сфере и недаром он зачертил себя веселым молодцом, любящим «шуточки пошутить». Невольно угадываешь за этим одного из представителей крестьянской богемы, какого-нибудь безземельного (или малоземельного) крестьянина, скитающегося по разным селам и являющегося желанным гостем шумных «деревенских бесед».

Интерес к формальной стороне и балагурству отразился и на социальной стороне его сказок. Социальные моменты и социальные тенденции в его текстах очень слабо подчеркнуты — исключение составляют только сказки о барах, но это принадлежит уже к числу общих явлений крестьянских сказок.

4. СПЯЩАЯ ДЕВИЦА

ЖИЛИ-БЫЛИ два брата. У одного было два сына, а у другого сын да дочь. Первый победнее был и занимался хлебопашеством, а второй — побогаче, торговал. Нынче купил рублей на десяток, а на тот год побольше. Расторговался шибко. Сам сбирается на ярманку в Нижний, а дочку дома оставил. Брат брату и наказыват: «Ну, братец, похаживай к нам, посматривай».

Вот стал он похаживать, стал посматривать и стал девушку одолевать. Она ему не поддалась и прямо из дому по шее выгнала. Дядя сейчас к брату письмо написал, что его дочь живет здесь непостоянно, занялась худыми делами, разные банкеты. Отец письмо прочитал и говорит сыну: «Сынок, деньги выходят все, поезжай домой к сестре, деньги у нее возьми, а ее зарежь; лёкую

, печонку и сердце ко мне представь!»

Сын думает: за что зарезать? Поехал. Приезжает домой: сестра рада, встречает его, горько плачет. «Оставили — говорит — здесь меня на большое пострамление». Брат спрашивает: «Кто тебя здесь острамил?» — «Жить нельзя: один дядя донял!» Он и говорит: «Сестра, батюшка приказал тебя зарезать!» — «За что?» — «Дядя письмо прислал, что ты живешь здесь непостоянно». Она горько заплакала, во слезах слово промолвила: «Эх, брат, говорит, родимый, распросите всех добрых людей, как я жила». Брат и говорит: «Ну, сестрица моя, подай мне деньги!» Она ему отдала. «Ну, сестрица, испеки сорок печей калачей, да поедем: я тебя в темный лес отвезу. Живи век там; батюшка приказал зарезать тебя; я не буду».