Русская Вандея

Зато на Дону, который с воцарением бывшего свитского генерала Богаевского и кадета Харламова обнаружил сильный уклон к подчинению Деникину, «патриотический» акт последнего встретили доброжелательно, «Донские Ведомости» писали в передовой[141]: «Генерал Деникин признал адмирала Колчака верховным правителем России. Это признание указывает на непоколебимость и уверенность, на единение и согласие всех борющихся с красной властью сил. Свершилось! Уже одно наличие, одно даже наименование верховного правителя России подействует на самую психику общества и народа особым образом: все и повсюду почувствуют, что страница истории перевернулась, и начинается новая глава. Зловеще и панически будет, несомненно, действовать это имя на красную власть и ее приспешников, бодряще и утешающе на всех русских граждан, томящихся под этой властью. Но не забудем, что акт ген. Деникина есть не только акт политической дальновидности, но и нравственно высокий акт личного величия и благородства, которым главнокомандующий подает высокий пример гражданской совести всем, кто действительно любит единую и великую Россию».

«Единонеделимцы» уже считали Россию спасенной.

Н. Львов писал в «Великой России»[142]

:

«Мы получили, наконец, единую, всероссийскую, национальную власть, и все величие этого события не во внешнем блеске и внешней славе, а в той простоте, в которой это совершилось. Одним порывом благородного сердца Россия вдруг спаялась в одно неделимое целое. Мы получили власть, не силою нам навязанную, осуществленную не захватом честолюбия, а бескорыстным признанием ради блага России».

Александр Яблоновский тоже славословил Деникина в «Утре Юга»[143].

«Вы помните, что говорили и сейчас говорят в красной Москве: подождите, дайте срок, придет пора и заговорят генеральские честолюбия; мы еще увидим, как воинство Деникина устремится на воинство Колчака. И вот пришла пора, и мы услышали только эти прекрасные и гордые слова: «Счастье России – выше всего». И заметьте: это было сказано среди громких и беспрерывных побед».

Существо дела, однако, нисколько не изменилось от акта 2 июня, и никаких реальных результатов он и не мог дать. Колчак находился очень далеко. Сношение с ним происходило через Западную Европу. В Екатеринодаре только через месяц получили ответ от Колчака в виде его приказа от 24 июня. Сибирский правитель России назначал Деникина своим заместителем, но с оставлением в занимаемой должности, причем предусмотрительно добавил, что если в момент смерти или болезни верховного правителя заместитель будет отсутствовать, то власть переходит к председателю совета министров, который обязан как можно скорее вызвать заместителя[144].

Кроме обмена пустословными приказами, от 30 мая и 24 июня, более ни в чем другом не выразилась связь между югом и востоком, о которой так восторженно говорил Деникин на параде.

Грызня с кубанцами не умолкала. Грозное имя верховного правителя России и присутствие в Екатеринодаре его заместителя не заставили самостийников склонить выю перед «единонеделимцами». Как бы в ответ на их вызов, Рада избрала комиссию для обсуждения вопроса о скорейшем сформировании Кубанской армии, на манер Донской, подчиненной Деникину только в оперативном отношении.

Разогнать Раду деникинское правительство не решалось, чтобы не прослыть врагами представительного строя и чтобы не внести смуту в умы кубанских казаков. Кубанцы лениво и неохотно шли на фронт. Разгон Рады, к которой низы относились равнодушно, если не презрительно, дал бы им законный повод уклоняться от призыва в войска Деникина, не уважающего Кубань.

Расправу с Радой отложили до более удобного времени.

Среди казачьих политиков давно уже бродила мысль о создании южнорусского союза, государственного образования, состоящего из казачьих и горских областей. Закавказские республики теперь декларировали свое полное отделение от России, поэтому с ними не могло быть разговора. Зато выросла Добровольческая армия, с которой приходилось считаться.

В связи с актом 2 июня мысль об южнорусском союзе теперь опять оживилась. Созвали конференцию, на которую были приглашены и представители Доброволии.

Казачьи политики рассчитывали, что объединенное казачество, в случае ниспровержения большевиков, легче отстоит свои казачьи привилегии и казачью государственность. «Единонеделимцы» пошли на конференцию, но всячески тормозили ее работу, выжидая падения Москвы, когда они будут уже не совещаться с казаками, а диктовать им свою волю.

При полной непримиримости двух идеологий, при отсутствии такта и политической проницательности у тех и других – игра не стоила свеч.

Казачьи делегаты сразу же начали критиковать акт о признании Колчака. Учитывали дальность расстояния, отсутствие единого фронта, а также необъятность сибирских пространств и крайнюю разжиженность населения, отсутствие мало-мальски развитой фабрично-заводской промышленности, крайнюю бедность в отношении путей сообщения и вообще недостаточную солидность базы, на которую опирается Колчак.