Русская Вандея

Иногда властям приходилось для виду умерять монархический пыл «общества», особенно офицерства. Так черноморский губернатор запретил в общественных местах исполнение Преображенского марша. Правда, это случилось уже в декабре, когда дело Доброволии определенно проваливалось.

Но вообще в Новороссийске, где жило не мало иностранцев, приходилось держать ухо востро. Европа ведь как-никак – демократическая! Ее общественное мнение осудило бы помощь явным русским реакционерам. Маклаков 12 марта 1919 года телеграфировал кубанскому атаману из Парижа:

«Без широкого осведомления Европы о действительном характере борьбы с большевиками, чуждой реакционного плана, трудно надеяться на реальную помощь союзников и трудно привлечь симпатии широких демократических влиятельных кругов к делу помощи юга России»[150].

Если бы не Европа, ради которой приходилось несколько маскироваться, в Доброволии, быть может, давно прозвучал бы ясный и определенный клич:

– За веру, царя и отечество.

Пока его скрывали под маской расплывчатых обещаний, Европе же втирали очки.

Ни в чем так не выразилась реакционность особого совещания, как в земельном вопросе.

Оно издало приказ, который признавал право собственности на землю за прежними владельцами (помещиками) и лишь допускал фактическое владение новых, на условиях аренды, с уплатой помещику трети урожая.

Главноначальствующий в Новороссии ген. Шиллинг доносил Деникину, что в признании прав старых владельцев крестьяне видят акт, знаменующий восстановление старых порядков, полагая, что если утраченное право сегодня восстанавливается в частности, то постепенно восстановится и в целом[151].

Действительно, помещики во многих местах явились в свои имения и начали хозяйничать по-старому. Им содействовала как полиция, так и многочисленные войсковые, преимущественно кавалерийские части, формировавшиеся в тылу из всякого сброда, но под командой офицеров-дворян, помещичьих детей[152]

.

В Екатеринодаре даже организовался всероссийский союз земельных собственников для защиты своих классовых интересов.

Заседания его происходили не где-нибудь, а в управлении общества всероссийского красного креста, главного пристанища всех обездоленных революцией бар и бюрократов[153].

Под самым носом у Деникина помещики хозяйничали почем зря.

«В селе Владимирском Ставропольской губернии, – сообщал «Приазовский Край» в конце 1919 года[154], – безземельные крестьяне до сих пор не могут сговориться с помещиком Б.А. Юрьевым об аренде, несмотря на энергичное вмешательство в это дело военного губернатора. Губернатор разрешил владимирцам засеять 3000 десятин земли из угодий Юрьева, но за плату по соглашению с владельцем. Юрьев затягивает переговоры назначением неимоверных арендных ставок, сам же не засевает ни одной десятины».

В Ставропольской губернии, в связи с восстановлением помещичьих прав, вспыхнуло восстание в восемнадцати селах.

Уже в первых числах июня, то есть почти в начале похода на Украину, Деникин вынужден был охлаждать аппетиты помещиков.

«По дошедшим до меня сведениям, – телеграфировал он командармам, – вслед за войсками при наступлении в очищенные от большевиков места являются владельцы, насильно восстанавливающие, не редко при прямой поддержке воинских команд, свои нарушенные в разное время имущественные права, прибегая при этом к действиям, имеющим характер сведения личных счетов и мести. Приказываю такие явления в корне пресекать и виновных привлекать к строгой ответственности»[155].

Чтобы как-нибудь урегулировать взаимоотношения между прежними и новыми владельцами земли, особое совещание разработало законопроект, по которому крестьяне должны были сдавать причитающееся помещикам сено через военное начальство. Это последнее, обращая сено для потребностей армий, обязывалось производить денежный расчет с помещиками.

«Теперь Шкуро, Покровский и другие генералы обратятся в настоящих помещичьих конторщиков», – иронизировала «Вольная Кубань», выражавшая пожелание, чтобы Деникин не утверждал этого закона[156]. Деникин неоднократно заявлял, что его цель – создание такого порядка, при котором всем жилось бы хорошо. Этот порядок он водворял наверху – с помощью особого совещания, а на местах – при посредстве губернаторов и прежней полиции, переименованной в государственную стражу.

Когда появился приказ Деникина о назначении губернаторов в ряд городов, частью еще и не завоеванных, публика широко раскрыла глаза. Воскресшие мертвецы! Знакомые все лица…

Те самые, которые усердствовали по разуму и не по разуму батюшкам-царям…

Камергеры, шталмейстеры, гофмейстеры…

Тверской… Римский-Корсаков… Борзенко…

Даже самые благонамеренные неполитики увидели, что восстановление старого режима идет чересчур уже быстрым темпом. Осважные газеты поспешили разъяснить обществу необходимость этой меры.

Губернаторы занялись весьма энергично формированием соответствующих чиновничьих штатов. Тут желающих нашлось более чем нужно. Но старые бюрократы искали старых же, испытанных работников-бумагоедов.