Как много красоты в заброшенной аллее,и снежные цветы, и вьюжные лилеи,молочные стога, вся в белых перья липа:глубокие снега, любимые до всхлипа…И негу, как нугу, тянуть. Как конь телегу,сквозь мир тащить тугу: свою тоску по снегу.Мочалить бечеву страданий до момента,когда влетишь в Москву – из захолустья Кента.Во все концы видна (и Гоголю из Рима)страна, как купина, стоит – неопалима.В заиндевевший дом войдешь (следы погрома),любовию ведом (как Пушкин из Арзрума).Смирись и не базарь: живешь, не в гроб положен,хоть и один, как царь (и как в Крыму – Волошин).Количество пропаж спиши на Божью милость.Вокруг иной пейзаж – все видоизменилось:от Спаса-на-крови и до владельцев новыхна Спасско-Лутови-новых лугах медовых.
Письмо Варвары Джону
От рассвета до ранней крещенской тьмыкто расставит силок, кто подставит ботинок…«Никогда не путешествуйте с неверующими людьми», —сказал мне однажды смиренный инок.Замосковье в глубоких лежит снегах,утопает в сугробах аглаин терем,мы не можем с нею найти никакобщий язык, хоть и мягко стелем.Молчит ли, честит ли весь мир до утра,проглянет ли нежности рваная кромка,но втягивает в себя, как черная дыра,пустая космическая воронка.Боюсь, что детали весьма далекиот оксфордских малобюджетных дискуссий…Компьютер изъяли, пишу от руки.Где ложь и где правда судить не берусь исъезжаю в гостиницу завтра – дела:в Москве все бегут (на пожар ли, оттуда ль).Не знаю, насколько я ей помогла…Целую. До встречи,мой аглицкий сударь.P.S.А сны под утро – скользкая стезя:ты снился так, что вслух сказать нельзя!