Русская зима

Одна ступенька, другая. Пора ответить.

– Представь.

Даниэль – «лучше просто Даня», – высокий, плотный, с короткой окладистой бородой, оказался примерно того же возраста, что и Олег, а Алина, тонкая, с длинной шеей и узким, как у уиппетов, лицом, скорее всего, ровесницей Серафимы…

– Серафима, – сказал Олег. – Моя невеста.

– О, молодцы, – Даня приобнял их обоих. – Люблю серьезных людей.

Наверняка он был знаком с женой Олега. Вернее, почти бывшей женой. Может, они еще месяц назад общались семьями…

Прибежали в прихожую девочки.

– Это Даля, – положила ладонь на макушку старшей Алина. – А это Хельга.

– Какие имена необычные. – Серафима вынула из сумочки двух куколок, которых купила утром в киоске «Печать» по пути в театр. – Сколько вам лет?

– Мне шесть, – сказала Даля, – а Хеле почти четыре. – Приняла куколку. – Спасибо.

– Спасибо, – сказала и младшая, и они убежали обратно в глубь квартиры.

Ужинали – было запечённое мясо, много закусок, – выпивали, разговаривали. Серафима, правда, почти не участвовала. Больше слушала. Даня с Олегом вспоминали общих знакомых, кто выпустил новую книгу или напечатался в журнале, а кто исчез, сочувствовали какому-то Карасёву, «небесталанному», который несколько лет назад со всеми перессорился, стал публиковаться на издательской платформе, где ни редакторов, ни корректоров.

– Нет, там есть такие услуги, – уточнил Даня, – но они платные.

– Он как раз от редакторов с корректорами и сбежал туда, – усмехнулся Олег. – Недавно прочитал у него в «Фейсбуке», что редакторы гадят, а корректоры портят.

– Что ж, каждый сходит с ума по-своему…

Алина рассказала Серафиме, что сама родом из Архангельска, окончила Московскую медицинскую академию имени Сеченова, провизор.

– Только стала работать…

– …как встретила этого типа, – подхватил Даня, – и он увез ее сюда. Сделал женой и матерью.

– Ну, в общих чертах, – улыбнулась Алина.

Серафима подняла бокал:

– За вас, за ваш дом, за детей!

И дети через несколько минут увели ее к себе, стали показывать кукол.

– О Монстер Хай, – узнала Серафима, – Винкс, Барби…

– Давай играть, – не предложила, а велела Хельга. – Ты будешь злыми – показала на Монстер Хай, – а мы с Далей хорошими.

Серафима согласилась, села на пол и очень быстро втянулась. Разыграла с девочками целый спектакль. Они будто знали сюжет, и игра шла без споров, без криков – «не так!», «по-другому!»…

Когда спускались к такси, Серафима сказала:

– Хочу ребенка.

Она хотела ребенка давно. Лет с двадцати пяти. Тогда как-то резко надоели бесконечные тусовки, частые поездки, стали сниться уютные комнаты, похожие на детские, маленькие то девочки, то мальчики. Даже имена у них были – Марк, Есения, Марфа…

– Я тоже, – обнял сзади Олег.

Остановились на лестничной площадке. Целовались.

– И стараюсь почти каждую ночь. Иногда и днем. Замечаешь?

– Еще как!.. Пойдем, такси ждет. И постелька в гостинице.

5

Десятого февраля, в день рождения Александра Володина, побывали на кладбище в Комарове. Выпили на могиле по стопочке-другой. Погуляли по дорожкам, находя знакомые фамилии на крестах и обелисках. Сергей Курёхин, Дмитрий Лихачёв, Андрей Краско, Иван Ефремов, Иосиф Хейфиц, Виктор Жирмунский…

– О, и Юрий Рытхэу здесь, – удивился Олег.

– А кто это?

– Чукотский писатель. Но жил в Ленинграде…

– Александр Самохвалов, – прочитала Серафима очищенные от снега чьей-то заботливой рукой слова.

Теперь Олег не знал, и она объяснила:

– Художник. Помнишь картину «Девушка в футболке»? Полосатая такая футболка со шнуровкой на груди…

– Мне казалось, что это Дейнека…

– Нет, точно помню, что Самохвалов. Очень хотела быть похожей на ту девушку. Прическу такую же делала…

Наверное, известных, сделавших полезное, необходимое, выдающееся, великое было намного больше, но многих не знали ни Серафима, ни Олег.

Перед посадкой в автобус собрались у огромного надгробия Анны Ахматовой, выпили еще по стопке.

В салоне оказались рядом с приятелями Александра Володина. Может, бывшими киношниками или цеховыми из какого-нибудь театра, а может, просто соседями. На вид лет за шестьдесят, одеты неважно, голоса хрипловатые, с подвизгиванием. Серафиме вспомнилось из Высоцкого: «И голос, как у алкашей». Именно такие были у этих троих…

Сначала обсуждали, чем и где продолжат поминать «Александра Моисеича» – «На лавочке-т холодно». Потом вдруг заспорили, а вернее, скорее всего, возобновили старый спор о том, когда Доронина переехала в Москву. Не сойдясь на шестьдесят шестом или шестьдесят восьмом – Серафима успела загуглить, что в шестьдесят шестом, но встревать не стала, – переключились на Перельмана и задачи тысячелетия.

– Настоящие питерские соловьи, – прошептал Олег.

– Классные, – улыбнулась Серафима.

Под их дискуссии дорога от Комарова до Литейного показалась совсем недолгой.

…Фестиваль закончился, участники из других городов стали разъезжаться. Прощания, объятия… Серафима с Олегом оставались – завтра спектакль. А послезавтра утром – самолет домой. Хочется домой…

В первой половине дня гуляли по Невскому и окрестностям. Наткнулись на ювелирный магазин, и Олег предложил купить кольца.

– А не рано?