Русские друзья Шанель. Любовь, страсть и ревность, изменившие моду и искусство XX века

– Не знаю, – нахмурился Лифарь. – Врач сказал, что опасность миновала. Конечно, Котушка скоро поправится, верю в это и молюсь изо всех сил. Но все равно я один. И всегда буду один, – пожаловался он. – Котушка уже год, наверное, как оставил меня на Пафку, совсем отодвинул и позабыл. Пафка милый человек, мы с ним хорошо уживаемся, разговариваем. Но мы оба одинокие люди.

– И правда, забыла о нем! Где же Пафка Корибут?

– Ему дали телеграмму. Котушка попросил Пафку привезти что-то из личных вещей из Парижа, духи заказал, «Митцуку» свою любимую, а Пафка что-то мешкает… он всегда опаздывает. Вот, телеграмму прислал: «Рад, что тебе лучше. Буду счастлив быть с вами в Венеции». Милый Пафка. Без него мне было бы совсем одиноко эти месяцы, я благодарен, и все-таки мне тоскливо.

«Коко была права – Лифарь боится, что Дяг оставит его ради Маркевича».

– Сейчас не время для нытья, надо помочь Дягу выкарабкаться.

– Какое нытье?! – сказал Лифарь плачущим голосом, он быстро опьянел. – Я переживаю, что Котушка забросил наше общее дело и теперь это окончательно. Ты же не все знаешь, а я видел – эта страшная бацилла, которая привязалась к нему, коллекционирование книг, сожрала его полностью! Ему уже все равно, что будет с балетами, лишь бы они давали деньги… на покупку его любимых «книжечек». Он и в бреду, когда было совсем плохо, все кричал, чтобы я срочно бежал к профессору Гофману.

– Кто это? Врач?

– Гофман – филолог. Котушка отдал ему на экспертизу рукопись Лермонтова, боится, что она не подлинная. А заплатил он за рукопись знаешь сколько? Состояние, целое состояние, Мися! Можно три балета поставить! Вот что тревожит его в беспамятстве, а не судьба «Балета»… – Лифарь достал папиросы. – Он давно уже творчески расстался с «Русским балетом», как и со мной. Видишь, я снова закурил, а ведь давно перестал ради Котушки… Я перестал курить, а он перестал нюхать порошок… когда-то, ради нашей любви. Знаешь, что он сказал вчера? Что построит и подарит мне театр здесь, на Лидо. Чтобы я и со мной человек десять или двенадцать артистов искали новое, экспериментировали.

– У тебя будет свой театр! Чудесно, Серж, это чудесно! А на что…

– На какие деньги он его построит? – нахмурился Лифарь. – Сам не знаю и, кажется, совсем не верю, что это будет. Котушка говорит, что основная труппа должна будет ездить по Европе, и особенно по Америке, с самыми известными постановками, чтобы зарабатывать деньги. Там главным будет Кохно, Борис давно метит на эту роль вместо Котушки. Только не выйдет ничего у Кохно! А я останусь один с маленькой группой и буду искать новые формы.

– Что тебе не нравится, Серж? Кто еще в мире может сказать, что такой великий человек, как Дягилев, верит в него?

– Да он это придумал, чтобы отделаться от меня! Покинуть окончательно! – Лифарь стукнул ладонью по столу, лицо его было красным. – Да что там! Котушка покинул меня давно. Зачем я ему, танцовщик несчастный, зачем, – если балеты Дягилева больше не интересуют самого Дягилева?! Если он ревнует к моим творческим успехам, о какой поддержке может идти речь? Стоит мне сорвать особенные аплодисменты или испытать триумф – он злится. Вот и запрет меня здесь, в Венеции, чтобы я оставил мировую сцену и хранил верность. А все самое интересное и важное отдаст этому Кохно! Которого все артисты ненавидят! Сам же будет с «книжечками» своими… и еще, ну, и с этим, с другим… – Лифарь всхлипнул и налил себе остатки граппы. – Он Маркевичу уже концерт в Лондоне устроил!

– Не время сейчас, Серж, жалеть себя. Мы должны поддерживать Дяга. Успокойся.

– А куда мне деваться-то? Все равно останусь верным Сереженькой, которого он может призвать в любой момент. Как сейчас… я всегда рядом, если нужен, – Серж обхватил голову руками и горестно раскачивался.

Мися знала, что и год, и два года тому назад, в разгар увлеченности Лифарем, Дяг страшно ревновал танцовщика к балеринам и поклонницам, организовывал за ним слежку, устраивал сцены; все было как когда-то с Мясиным, иногда даже безобразнее. А теперь появился юный Маркевич, и Лифарь не мог не чувствовать пустоту. «Да, младшему Сержу не позавидуешь, – вздохнула она. – Каково это, быть рядом с великим и вдруг оказаться в пустоте. Раньше было соперничество между ним и Кохно, теперь еще и этот композитор. Боже, какие страсти всегда при дворе Дяга!»

– Забудь сейчас обиды, – как можно спокойнее повторила она. – Между прочим, у Коко завтра день рождения.

– Телеграмму пошлем, все вместе.

– Да, а я должна была быть с ней. Ну все, садись на вапоретто, а лучше возьми гондолу. Если сиделка еще там, отправляйтесь гулять с Кохно. Денег у вас достаточно?

– У Кохно все деньги, он ведь теперь у нас за главного. Дягилев, наш потомок Петра Великого, покидает «Русский балет»! Но есть Дягилев Второй, самозванец Кохно! А меня в ссылку! В Сибирь! – Лифарь принял патетическую позу.

– Да, гулять у тебя уже не получится. Прекрати бредить, Серж, – строго приказала Мися. – Чушь болтаешь. Петр Великий, Дягилев Второй! – передразнила она. – Не пей больше сегодня. На вот, возьми платок и где-нибудь выспись.