Русский ад. Книга первая

– То есть мы дикари… утверждаешь ты, Алина Веревкина? – спросил он после тяжелой паузы. – По-прежнему дикари? Выбираем не по уму, а только по маме с папой? Главное – не ум, главное – кровь? – Григорий Алексеевич встал, подошел к окну и схватил штору, как театральный занавес.

– А я, Алевтина Веревкина, считаю, что на самом деле у нас нормальные футболисты. Просто когда тренер говорит им, что надо забить, они не совсем верно понимают его слова! Лучше давай, Алина Веревкина, мы вместе с тобой построим такую страну, где не важно, как в Америке, кто твои родители, какие у тебя вера и кровь. А важно, какой ты человек и что ты, именно ты, сделаешь для своего государства!

«Театр одинокого актера», – подумала Алька.

– Дорогие, – он так и стоял, держась за штору, – мои славные бабушки и дедушки! Всегда знавшие на самом деле, что Советский Союз – это страна недозревших фруктов, ведь по одежде нынешних дачников даже сейчас можно увидеть, как все мы жили еще два года назад! Сложнейшая задача: надо быстро сделать так, чтобы все наши граждане понимали, что Геннадий Андреевич – это плохо, Президент Ельцин – это опасно, а вице-президент Руцкой – просто посмешище с усами, ведь по сути в стране еще ничего не изменилось, объявили рынок, но рынок – это тот тезис, который все понимают по-разному.

Гайдар ничтожен. Типичный карьерист. Если Гайдар ничтожен, значит, рядом с ним встанут, пользуясь его недостатками, те, кто совсем не ничтожен, это будет хунта, сей час создается хунта, то есть КГБ скоро опять будет повсюду, ибо хунту надо охранять, ведь хунта, если она пришла, если она есть, уже никуда не уйдет…

Сегодня… – он ткнул куда-то в воздух указательным пальцем, – сегодня в России сложилась такая ситуация, когда невозможно, скажем, поддержать парламент, потому что Руслан Имранович Хасбулатов ведет к двоевластию: опять белые и красные! А это значит, что я… – Григорий Алексеевич поднял голову так высоко, что из рубашки сразу вылезла его худая, длинная шея, – это значит, я хоц-цу, чтобы все россияне и ты… в том числе… – он ткнул пальцем ей в живот, – то есть все, кому в этой ситуации дано поумнеть, сразу бы поумнели! Сразу и вмиг! Еще я хоц-цу, чтобы наши граждане вспомнили все книги, которые они когда-то читали, особенно историю, потому что исторические книжки, Алина, пишутся не от любви к истории, а от растерянности перед сегодняшним днем!

Иными словами, так: сейчас мы еще слабы, конечно, но завтра, уже завтра, нам – всем – надо будет приниматься за работу. Тогда через пять-шесть лет… мы получим нормальную страну. Сколько же воевать нам друг с другом! Я живу для тебя, ибо ты живешь для меня, вот – нее!.. Страна как общий дом… вот за это мы с тобой сейчас выпьем, – лады?

– Если ты со своим бюджетом живешь для меня, я сто пудов живу для тебя… – кивнула Алька, но Григорий Алексеевич так сейчас увлекся, что слышал только сам себя. Он хотел еще что-то сказать, но Алька – вдруг – дотянулась до его губ и неловко его поцеловала.

– А ты в любовь веришь? – быстро спросила Алька.

Григорий Алексеевич оторопел.

– С оговорками… – сказал он после паузы.

– Брачный контракт, что ли? – удивилась Алька.

– Как можно любить по контракту, что ты, Алина Веревкина! – Григорий Алексеевич подошел к ней, взял ее за подбородок и уже сам быстро поцеловал в губы. – Штирлиц, он… в разведке… за деньги служил?..

Одну руку Григорий Алексеевич осторожно положил ей на грудь: рука была потной.

«Трепещет…» – догадалась Алька.

– Не-е… я в любовь верю, – Алька ловко вывернулась из его крепких рук. – Хотя мужчина и женщина, по-моему, вообще не должны жить вместе! Вон, Витька Чермет как Зойку любил, мою одноклассницу, это ж поэма была… Сразу поженились. Как восемнадцать стукнуло. Зойка ребенка хотела. Куда бы они ни явились – все ручка в ручку, голубок да горлица – загляденье!

Алька уселась в кресло, закинула ногу на ногу и потянулась за сигаретой.

– Утречком однажды… Витька проснулся, Зойка рядом лежит, дрыхнет, груди в разные стороны раскинулись (Зойка в теле была). Витька, значит, на кухню рванул, чтобы любимой жене завтрак сделать, обрадовать ее бесконечной заботой! Курить можно?

– Конечно, нельзя.

– А он что умеет-то, этот Витька? Ничего, кроме яичницы.

Стоит Витька у плиты. Голый, разумеется, лето было, только фартучек для экзотики напялил. И – яйца лупит!

Зойка проснулась, видит – муж в передничке, в постельку завтрак желает подать! А из-под передничка, в натуре, торчит его «размер успеха», как Евик говорит, подружка моя. Зойка… раз красотища и забота такая… тоже, блин, в долгу не осталась. Витька завтрак хреначит, любовь свою Зойке выражает, а она, значит, свою, встала на коленки и тоже любовь демонстрирует, потому как язычком надо работать, а не болтать!

Залезает, короче, Зойка ему под передничек и долбит кинжал, как воробей зерна!

– Так… – Григорий Алексеевич разлил в бокалы вино. – И чего?..

– В этот момент Зойке в спину… она ж голая была, летит со сковородки капелька масла… Р-раз – и прямо ей на копчик. Если сильный огонь, яичница будь здоров как пуляет, без глаза можно остаться!