Русский ад. Книга первая

– Ленин тоже так считал. Гений сплошных упрощений. Еще раньше – Маркс. Он был против семьи. Все гениальные евреи были против семьи. Семья, деточка, это настойчивое упрощение главных потребностей человека.

– А Ленин клевый, – согласилась Алька. – Но не повезло. Все время на работе. Поэтому болел всеми болезнями сразу и быстро надорвался. А еще, я считаю, должен быть всегда хороший секс. В спортзал ходят те, кому спать не с кем!

– Да-а, – вздохнул голос. – Но ты успокойся… Я, например, не даю работе себя сожрать.

– Вот и правильно… – кивнула Алька… – Но я не врублюсь…

– …во что?

– …в тебя. Жена нужна для того, чтобы с женой не жить?

– Именно. У политиков часто так бывает. Я хотел развестись, – откликнулся голос, – и поехал посоветоваться с академиком Богомоловым. Он меня внимательно выслушал, а потом говорит: знаешь, я был женат семь раз. Так вот, ответственно заявляю: каждая новая жена была хуже предыдущей – понимаешь?

Алька молчала, – здесь, в этой большой квартире, ей почему-то было не по себе.

Дизайнер сделал квартиру в стиле «ампир»: в гостиной – большие и нелепые колонны, на колоннах – толстые, кучерявые младенцы. С крылышками. Типа ангелы.

– Налей нам вина, Алина Веревкина… – голос, похоти на бабий, был настойчив. – Возьми бутылку… во-от. Секс – это позже, хотя я страх как любопытен. Ты подталкиваешь меня к чувственному грехопадению, но я и так к нему готов. Наливай чашу… вообще-то я люблю виски, Алина Веревкина, но сейчас пусть будет чаша вина…

Теперь расстегни, пожалуйста, верхнюю пуговку… Да нет, у себя, у себя расстегни… мужчина устал, и ему хочется живой красоты… С расстегнутой пуговкой веселее, правда? Будь личностью, Алина. Старайся. Мой член стоит только на личность. Еще одну пуговку давай… во-от… – потрясающе, ты не раздражаешь меня своим присутствием, это то, что я называю любовью…

А сейчас красиво поднеси мне бокал. Мне, мне поднеси… Себе потом. И подойди ко мне, не бойся, я в своей жизни мухи не обидел! Эффектно поставь бокал передо мной. Молодец, поверни фигурку… Ну, спиной повернись… – хорошая попка, – похвалил он. – Тебе сейчас сколько?

– А скока дашь? – улыбнулась Алька. – Перед такими, как ты, я всегда в трепете и в желании.

– Ближе к тридцати, я ду…

– С ума сошел… Двадцать! И то через месяц…

– Обидчивая, обидчивая… – его руки ласково легли ей на бедра. – И я обидчивый, дальше будем разговаривать с учетом этого фактора. Но я ценностно противоречив, между прочим… цен-ност-но, – подчеркнул он. – Как все большие русские политики, как Столыпин.

Кажется, Алька все-таки разозлилась. Когда она пришла? Минут двадцать назад? А уже устала, однако. Товарищ все время командует, а Алька не любила, если ее понукали.

– Простите, где здесь туалет? – она скользанула из его объятий. – Срать и рожать – нельзя подождать, верно. Разрешите выйти?

– Есть ситуации, когда опасно говорить «нельзя», хотя я не… хоцц-у, чтобы ты сейчас уходила. Н-но ты иди, иди, конечно…

Он так и сказал: «не хо-цц-у!» Странный был голос, очень странный, какой-то тоскливый, с пищалкой, вроде как мужской, но действительно похожий на женский, – голос человека, безнадежно обиженного на жизнь.

– Так я пойду?.. – растерялась Алька.

– Нет, не пойду. Побегу!

…Да, он был терпелив, этот человек. Сразу видно – настоящий лидер, лишний раз не шелохнется, знает себе цену! Ему, похоже, очень нравилось все, что происходило сейчас вокруг него, но он красноречиво молчал – в его глазах все время играли смешинки.

Алька быстро вернулась.

– Ну… – протянул он, – все нормально?..

– С божьей помощью, – Алька плюхнулась в кресло. – А ты, елки-моталки, политик?

– Я просто с людьми разговариваю… – его губы вдруг вытянулись трубочкой, лицо чуть наклонилось вперед и как бы застыло. – И я говорю с людьми це-стно. Если ты уверена, что это и есть политика, значит, я – политик, хотя я сейчас в меньшинстве. Пока в меньшинстве, но стыдно, наоборот, быть в стаде, хотя мысль моя распадается, как видишь, на две составляющие: в такой стране, как наша, Алина Веревкина, где все мужчины делятся только на тех, кто служил в армии, и тех, кто сидел в тюрьме, в такой стране каждый человек, Алина, каждый, – он поднял палец, – и ты в том числе… во-от!.. каждый может рассчитывать только на свои силы. Понимаешь меня? Такое у нас государство. И я сейчас с тобой тоже говорю це-естно…

Какие-то буквы он совершенно не выговаривал, хотя и очень старался.

– Спасибо, – кивнула Алька. – Мне как тебя звать-то?

– Зови как друга: Григорий Алексеевич. Так вот, отвечаю на твой вопрос. Да, я политик. И это профессия такая: владеть вниманием народа.

– Кашпировский, блин, – засмеялась Алька. – От каждого – по потребностям, каждому – по Кашпировскому!

Ей нравилось, что Григорий высоко закидывает голову и смотрит на собеседника вроде как свысока; было в этом что – то смешное, петушиное.

– А… я цто предлагаю…

– Выпить?

– И это то-жже…