Русский ад. Книга первая

Григорий Алексеевич снял трубку.

– Я слушаю.

Алька слышала напряженный мужской голос, тараторивший в трубке без остановки.

Григорий Алексеевич сморщился:

– Алеша… Леша Мельников, послушай… послушай меня! Вот молодец, что быстренько остановился… – который теперь час?..

Голос в телефоне что-то нудно твердил.

– Послушайте, Мельников! Послушайте меня! Который час, – можно ответить?

В трубке возникла тишина, потом голос что-то сказал.

– Вот! – Григорий Алексеевич удовлетворенно кивнул головой. – Верно! А если уже девять и воскресенье, если я с девушкой и пью вино, говорю о важных вещах, на кой тогда черт мне твои англичане? Ну вот зачем?.. Жизнь, напомнить? – одна. Всем дается она один раз, – понимаешь? Скажите, Мельников, я имею право на личную жизнь?

Алька улыбнулась:

– Ты скажи ему, девушка раздеться хочет! Жарко здесь. А у девушки – возбуждение. Пустоту чувствует. Пропасть открывается! И только мужчина может ее заполнить…

«Смыться не лучше? – мучительно соображала Алька. – Ведь этот петушок – как банный лист. Прилипнет, так до старости не оторвешь…»

В комнатах было не только неуютно, но еще и холодно.

– …послушайте, Мельников, – возмущался Григорий Алексеевич, – я знаю, что во время стояния в очереди всегда приходит аппетит! Но в нашей… с вами… стране, Мельников, где умные люди, если они переходят улицу с односторонним движением, то на всякий случай, Мельников, смотрят в обе стороны… а? ц-то? Так и я о том же: если в выходные дни какие-то там англичане рвутся на просторы России, к нефти поближе, также, как с понедельника по пятницу, то… таких англичан… надо опасаться и резко ставить на место! А вы, Мельников, шестерите перед ними с утра до ночи, хотя это «Шелл» рвется на Сахалин, но не Сахалин в «Шелл», – чувствуете разницу?

Голос в телефонной трубке что-то громко отвечал.

– О господи… С вами и черт договорится, Мельников! Хорошо, тащите сюда своих англичан, только быстрее ветра, иначе, Мельников, бывшая советская молодежь меня категорически не поймет, а молодежь, Мельников, всегда права… и у меня будет только десять минут – все!

Григорий Алексеевич положил трубку.

– Чмо! – выругался он и плеснул себе вина.

– Кто-то приедет? – улыбнулась Алька. – Сольешься, значит? А я раздеться хотела!..

Она медленно подошла к Григорию Алексеевичу и протянула ему бокал: – Чи-из!

– Улыбаться надо?

– Смотри!

Алька резко стянула с себя кофточку.

– У меня детский лифчик. Не смущает?

– Смущает. Но я приятно потерплю. В жизни, Алина, совсем мало радостей. Нарядное женское белье – одно из них.

– Сейчас я свой детский лифчик снимаю…

– Погоди, я дам команду. Выпить хоц-цу Алька снова протянула бокал:

– Чи-из! Ну посмотри, посмотри же… какие дойки, – оп-па!

Алька приблизилась и выставила перед ним голую грудь.

Григорий Алексеевич смутился. Он действительно был похож сейчас на петушка; Алька поймала себя на мысли, что этот вихрастый красавчик сидит перед ней так, будто он позирует сейчас художнику; это привычка, наверное, такая: все время быть в позе.

Григорий Алексеевич принял бокал, как государственную награду; Алька даже залюбовалась.

– К тебе как обращаться? Григорий Алексеевич… или, может… просто Гриша?

– Ты знаешь, – он сделал паузу, – я не люблю свое имя. – Оно тусклое, это имя – Григорий. Не звучит. Русские имена вообще тусклые. То ли дело – французы!

Алька пригубила вино.

– Хошь, буду звать тебя… Буратино?

– Вот-те на, – протянул Григорий Алексеевич. – То петушок, то Буратино.

– Недотепистый ты… какой-то, – вздохнула Алька. – Нет, точно еврей. Собаки увидят – завоют…

Где-то в гостиной резко пробили часы и опять стало тихо-тихо.

– Буратино так Буратино, – кивнул Григорий Алексеевич. – Я не обиделся, по-моему…

– Ну, командуй!

– В смысле?

– Мне тяжело в одежде! На мозги давит. Разве ты не хочешь увидеть девушку… по-настоящему красивой? Каждая девушка – это как бутылка вина. Все бутылки похожи друг на друга, зато вино всегда разное.

– Увидеть хоц-цу, – Григорий Алексеевич опять смутился… – Слушай, а вот Зюганов, он же, правда… кот Базилио! Мне это вот сейчас в голову пришло.

– Помидор перезревший твой Зюганов, – сморщилась Алька. – Морда у него красная, ходит, как клоун в цирке, еле ноги передвигает…

– Вам виднее, – засмеялся Григорий Алексеевич. – Молодежь лучше всех видит стариков. Еще лучше, чем врачи.

– Так это вы, по-моему, все друг о друге знаете…

Он медленно, красиво выпил вино.

– А что касается, Алина Веревкина, еврей – не еврей… и с Украины, из Львова. Есть такой город Львов. На самом Западе…

Он хотел сказать: на западе Украины, но Алька его перебила:

– Значит, ты – западный человек!

Алька чуть-чуть опьянела, и ей хотелось поиздеваться.

– Ага, – согласился Григорий Алексеевич. – Я – западный человек в России.

– Слушай! – наступала Алька. – А как еврей в России может быть президентом? Не проголосуют же!

Григорий Алексеевич замер. Стало вдруг ясно, что это у него больная тема.