Русский ад. Книга первая

– А вот если ты политик, – Алька быстро подлила в бокалы вина, – ты мне скажи, блин, че у нас теперь бедность такая? Начальники на чистый жесткач перешли? Стариков не жалко? Старики дохнут…

– Хороший вопрос. Ты должна понимать, Алина, что только полностью спившийся народ мог выбрать в Президенты хронического алкоголика. Но другой страны у нас нет. И уже никогда не будет. Ты понимаешь, что это такое: на 1/6 части всей мировой суши находится страна сплошных алкоголиков.

Такая страна будет пить все больше с каждым днем. С каждым годом. Про стариков-давай потом, хотя ты права: либерально-прогрессистская модель развития мира зашла в тупик, она не сделала нас счастливее. Главное, что у молодежи есть все-таки еще яркий гражданский темперамент. Короче, – он внимательно посмотрел на Альку – тебе как, коротко сказать, по-простому или с примерами?..

– Слушай, по-простому – пи…ц, за нашим языком не угнаться босиком! А вот почему так? По-другому, бл, нельзя? Ельцин у нас того? – и Алька выразительно покрутила у виска пальчиком. – Че за царь такой? Войны нет, а люди дохнут как мухи! Если он – царь, он же своим царством заниматься должен, так? А не конкретно толкать всех к фигне…

– Что же… скажу, скажу, – Григорий Алексеевич оживился, – какая ты яркая, только без мата, если можно. Я категорически не люблю… русский мат, потому что матом можно не только обругать, но и похвалить! А самое страшное, Алина Веревкина, когда прекрасная блондинка вдруг превращается в ноющую дуру! – Так вот, острый конфликт, в котором мы оказались, малышка, закономерен. Органы власти, Ельцин, если хочешь… органы власти, сформировавшиеся для разрушения предыдущей системы, завершив сегодня этот процесс, оказываются абсолютно не способны решать новые созидательные задачи. Ну, во-от…никак! Это означает исчерпанность властей не только функционально, но и содержательно. В Бразилии многие девушки не понимают разницы между карнавалом и рождением ребенка. Точно так же и мы, избиратели: нашему народу уже столько обещано… но ему мало, и народ сейчас ждет новых обещаний.

Новых слов. Как мы любим слова!

То есть как голосуем, так и живем. Вот… Все! Я все сказал.

Алька взяла бокалы и опустилась перед ним на колени.

– Бери чашку!

– Чашу, Алина Веревкина, я сказал «чашу»… Я вообще-то не пью. Но когда я выпью, то сразу становлюсь другим человеком, а тот, другой человек, очень любит выпить. Пьянство – это упражнение в безумии. Я очень люблю такие упражнения, но не люблю вспоминать о тех делах, которые я делаю в пьяном виде.

– Давай за твои мозги! Обожаю умных, с ними прикольно. Я тебя… петушком буду звать. Можно? Давай, петушок! А ты… интересный. В тебе столько грусти! Ну, поехали: кто не выпьет, тот сдохнет!..

– А я все-таки заумно говорю, да? – вдруг поинтересовался Григорий Алексеевич.

– Ничего, я потренируюсь и пойму. Крупская тоже не сразу поняла, с каким парнем живет.

Когда Григорий Алексеевич смеялся, у него цокали зубы.

– Эт-то ты хорошо сказала; сходу весь мир мало что понимает до конца, Алевтина Веревкина, я согласен с тобой. Про Крупскую – это интересно. Она же Ульянова. Они венчались. Крупская и Ленин. А ее все называют Крупской. В Бога верить не сложно, ты попробуй, поверь в людей… – Я, Алина Веревкина, пью редко. Но принципиально. Я – романтик, а романтик склонен к саморазрушению. И я, чтоб ты знала, страдаю даже от царапины, нанесенной взлядом красивой женщины.

– Честное слово?

– Честно! Я тебе не вру, – строго сказал Григорий Алексеевич. – А пьянство, Алевтина Веревкина, это зловещий компромисс человека с самим собой, ибо человек вообще существо нездоровое…

– Ты еврей, что ли? – перебила его Алька.

– А… па-ацему… ты интересуешься?

– Да говоришь, как по жопе смычком.

Григорий Алексеевич опешил, но вдруг усмехнулся.

– Я не еврей. Я сложное такое соединение.

– Какое?

– Хочешь знать?

– Ну… интересно же…

– Отвечу. Если мне, Алина, изменяет жена, что мне остается? Правильно: радоваться, что она изменяет мне, а не отечеству. Если посмотреть фильм «Золушка» задом наперед, так это фильм о том, как женщина познает свое место в жизни.

– А зачем смотреть «Золушку» задом наперед? – удивилась Алька, но Григорий Алексеевич не дал ей договорить:

– Еще я хоц-цу, чтобы Россия опять не вляпалась в какую-нибудь… дурную бесконечность. Вот и все. Вот я… сформулировал. Больше я ничего не хоц-цу…

– Нет, ты точно еврей, – поняла Алька. – Жаль.

– Евреев?

– Конечно. Они у нас как сироты. Какие-то прибитые.

– Правда?

– Сначала да. А если на ноги встанут, сразу наглые. Из берегов выходят.

– А русские, Алина?

– Русские? Они одинаковые.

– Пока не выпьют.

– Точно! Тут они все разные.

В гостиной вдруг заорал телефон так громко, что Алька вздрогнула.

«А хорошо, – подумала Алька, – что в России был когда-то царь. Если царя нет, во власть сразу студенты лезут…»

В этой комнате с амурами, необжитой, без фотографии, без теплых запахов, без той прелести, которая и создает человеку уют, ей и в самом деле было неуютно, почти дурно «А он не болен? – задумалась Алька. – В таких квартирах живут только больные люди…»