Русский ад. Книга первая

– Знаешь, адмирал, что было с Ельциным, когда Леня Грач на приеме в Кремле рассказал ему твой анекдот? Новый год, все веселятся, Лещенко поет, обнимаясь с Винокуром, а тут – пьяный Леня: хочет порадовать Бориса Николаевича.

Пенкин замер:

– И как?

– Ельцин побагровел, бросил на стол бокал с шампанским (Коржаков, слушай, его налету поймал, как в цирке!) и стал костерить Кравчука: «Да если б я захотел, Леонид, Кравчук бы все отдал, от Измаила до Ростова…»

– А что ж не взяли? – спрашивает Леня.

Вразумительного ответа не было.

Вот так…

– Да.

– Человек – хозяин своей судьбы, товарищ командующий. До тех пор, пока он не встретит хозяйку.

– Американцы… да, – согласился Касатонов. – Хозяйничают, конечно…

Он по-своему понял шутку политрука.

Ветер усилился, луна спряталась за облака, там, за облаками, ей как-то спокойнее, наверное…

– Выходит, ошибочка вышла с царем… Борисом, да? Не царь, а дубина стоеросовая…

Касатонов нахмурился, помолчал.

– В моем присутствии, товарищ контр-адмирал… – начал он, – подобные высказывания о Верховном главнокомандующем…

Пенкин вытянулся «по струнке»:

– Прошу меня извинить, товарищ адмирал!

– Делаю вам, Александр Александрович, замечание.

– Такое больше не повторится, товарищ командующий.

– Извинения приняты, – кивнул Касатонов. – Хотя ты, Саша, прав, конечно…

…Качку Игорь Владимирович тоже любил. Особенно – брызги морской пены («шампанское для легких», – говорил Касатонов). Стихия делает человека сильнее, именно в стихии, в борьбе со стихией, видна вся человеческая твердь: на даче, лежа в гамаке, теплее и уютнее, конечно, чем в 9-балльный шторм, но Касатонов так и не научился отдыхать. Пробовал, старался, уезжал, по совету врачей, в санаторий, но через неделю сбегал: он – как крестьянин, ему не до отдыха, нет в русских деревнях гамаков, нет и, похоже, никогда не будет, климат не тот…

Давно, еще с 80-х, наверное, Касатонов дружил с Бедулей, Владимиром Леонтьевичем, председателем колхоза «Советская Белоруссия». Да и кто тогда, в 80-е, не дружил с Бедулей? Даже Рихтер давал концерты в новом крестьянском клубе, благо Бедуля, как только его колхоз чуть разбогател, купил для клуба «Petrof».

Новая, демократическая власть быстро, за месяц, расправилась с Владимиром Леонтьевичем. Зачем они нужны, советские колхозы, если фермер – это наше будущее! Да здравствует фермер! Даешь рай на землю немедленно! – Бедулю тут же отправили в отставку. Яблоневый сад, гордость колхоза, был вырван под дачи, а знаменитый музей хлеба, которым Владимир Леонтьевич гордился даже больше, чем яблоневым садом, закрыли – нерентабельно!

Экспонаты сожгли. Куда их девать? Немцы, правда, хотели купить, да припозднились: экспонаты сожгли за два дня до звонка из Берлина. Странный они народ, эти немцы! Все у нас покупают. За копейки, конечно, но все-таки: «Ту-144», первый сверхзвуковой, старенький «Ту-114», двадцать лет стоявший на въезде в аэропорт Домодедово, «Буран»… С ВДНХ купили (или уперли?) аппарат, в котором Гагарин спустился на землю. И даже памятная доска с дома Леонида Ильича на Кутузовском находится теперь в Гамбурге: нам такие доски без надобности…

Как и память.

Касатонов гостил у Бедули минувшей осенью. И утешал как мог. Здесь же, в Ресне, он – вдруг – столкнулся с Андреем Вознесенским: поэт приехал поддержать старика. В местной газете появилось эссе Вознесенского: «Выходит, зря… Владимир Бедуля, земляк Шагала, хочет, чтобы его колхозники внимали сложной игре великого Рихтера и хоральной ноте Ахмадулиной? Но здесь, в этом клубе, мне подали из зала записку с вопросом о творчестве Элиота… Не думаю, что все наши колхозники – поголовные эстеты, но ни на кого не похожий Элиот помогает им мыслить и поступать нешаблонно…»

Помогает, конечно. Но не всем. Когда стадо вдруг резко поворачивает в обратную сторону, впереди оказываются только хромые бараны…

Почему всю эту вакханалию никто не остановил? Чиновники (есть же среди них нормальные люди?), журналисты, депутаты, интеллигенция? «Ту-144», Гагарин, Брежнев, «1У-104»… – ведь все было на глазах у всех… Или из Домодедово никто больше не летал? И Кутузовский был закрыт? Для всех? Есть доска – и вдруг содрали. Ведь никто не спросил: где она? Куда делась? И никто… никто!., не пришел с заявлением в милицию?

Из Астраханской картинной галереи ушел – на плановую реставрацию – Айвазовский. Через год в музей вернулась (под видом Айвазовского) копия чудовищного качества, которая (внимание!) оказалась на полметра короче, чем собственно подлинник, тайно, воровскими тропами, переправленный богатому коллекционеру в Италию.

Сотрудники музея не решились выставить «Айвазовского» в зале, поместили его в запасники, но уголовное дело возбудилось только… через шесть лет, потому что о воровстве никто не заявил…

Для справки: в музее работали 62 человека, то есть знали все. И те, кто приходил (годы шли) вместо тех, кто уволился, тоже узнавал о краже (сюжет-то какой!), но в это дело никто не вмешивался…

Однажды Касатонов спросил у Владимира Леонтьевича, что такое интеллигентность.