Русский ад. Книга первая

– Отойди, пень, – заорала Катюха. – Ей воздух нужен… девочке! Рядом с тобой, сука, дышать нечем! От тебя отравой несет!!!

– Ы-г… ы-гх…

Егорка послушно отошел в сторону.

– Счас, моя девочка, счас…

Фроська вдруг замолчала.

– Конец, – сказал Егорка и перекрестился. – Отлетела зверюга.

Катюха лихорадочно перевязывала крысу.

– Потерпи, малыш, потерпи… – сча легче бу…

Она была уверена, что Егорка прав, что крыса умерла, только бороться надо все равно до конца.

– Во как, – опять изумился Егорка, – во как… Так ты ж била-то ее пошто?..

Катюха не отвечала; она силком, правильно, будто учил ее кто-то, стягивала Фроську шарфиком. Но шарфик был такой грязный, что даже кровь на нем не видна. Ну и темень непроглядная, конечно; фонарь горел только у подъезда, и сюда, в сугробы, свет не доходил.

– А? Че молчишь-то, санитар? Пошто каменюгой по крысе щелкнула?..

– Дурой была, – отрезала Катюха.

– Аща што?..

– А ща ее жалко

– Поумнела, значит?

– Подросла.

– Эт-то хорошо, значит, к Богу повернуласи.

– Че? – скривилась Катюха. – Отойди, черт!

– А то! – не отступал Егорка. – Не делай зла, и Бог с тобой будет. Добрые люди всем нужны. И Ему нужны…

– Откель знашь?.. – удивилась Катюха.

– А я в церкву хожу. В церкви тебе это каждый скажет…

Налетел ветер, и тут же столбом взметнулась снежная пыль.

Фроська слышала все абсолютно, но мало что понимала – сначала эти люди ее убили, потом – хотели съесть. Теперь они ее спасают. Что потом? Опять убьют? Напьются и снова… камнем? Их можно понять, этих людей? Мечтают о бессмертии и не знают, чем бы им заняться сегодня вечером! В таком обществе лучше уж сразу сдохнуть! В прежние годы крыс били только малолетки. А теперь и взрослым, выходит, делать нечего, вот это времечко…

– С-ща, девочка, с-ща тебе легче будет… Ты только дыши, пожалуйста, хорошо дыши. У меня водка есть, я тя всю промою, водку жалеть – последнее дело…

Егорку чуть слеза не прошибла.

– Здесь врач нужон, – твердо сказал он. – Сами не поднимем. Те, шо псов режут. Староверы.

– Ветеринары, дура сибирская! – сплюнула Катя. – Какие, бл, староверы!

– Ну как в старое время, в смысле… – сконфузился Егорка. – У нас вон… Борис Борисыч в Ачинске. Ему пиенеры однажды ужа поднесли. А он шо? Выгнал их? Не-а, он ужа в больничку принял. Так о Борис Борисыче даже в газетке пропечатали: вот мы какие, мы, мол, не только пить могем!..

Фроська слабела. Мир вокруг куда-то поплыл, не обещая вернуться.

– Померла, – вздохнул Егорка. – Ты ж ее прямо под дых рубанула. Там самое тяжелое место. Это ж и взрослому конец, а она – маленькая…

Катюха сорвалась:

– Молчи! Молчи, сука! Я ж и для тебя каменюгу найду, ты договоришь-си!

– Эт-то ты могешь, – кивнул Егорка. – Эт-то у тебя запросто, потому как ты от Бога отвернутая… Пошли, што ль? – вздохнул он. – Или сожрем?

– Кого? Кого ты сожрать собрался, чурбан недолбаный? – Катюха встала перед Егоркой в полный рост. – Кого, сука?

– Животную… эн-ту. – отпрянул Егорка. – Крыску. Не мясо, скажешь? Иван вон… кошек жрет – и ничего, доволен. Говорит, на баранину похоже. Он на вокзале с китайцем дружкался, так китаец его к кошкам приохотил. Сам бы Иван не допер, не наша же кухня, а китаец угостил, ему и понравилось…

– Китаец?

– Китаец.

– Это фиаско, братцы!

– Ну…

– Тебя, пердача сибирского, тоже китайцы учат? Говно жрать?

– Ну ты, знашь, не заводи рака за камень – а? – примирялся Егорка. – Я сам, своей башкой до всего дохожу, так что зачем мне китаец? Я их сам не люблю, они на клопов похожи! Это Ивану все фугово, потому как опустился он бесконечно. А мне разве что на пробу охота. Вдруг прямь баранина, – хотя я Ивану не верю. Пропащему как верить? А попробовать хочу, – заключил он.

– Ты так и человека сожрать могешь, – вставила Катюха.

– Врешь, девка! Ни убить, ни сожрать мне нельзя, – обиделся Егорка. – Да ты че?! Я, – Егорка снял варежки и вытер руки о штаны, – я в Бога верую, хотя из церквы меня бабы нынче погнали, потому как правда: воняю очень. Сначала в баню, орут, ступай… Правы они, я ж пахну. Сам чувствую. Все равно так нельзя с человеком, если он к Богу пришел! Я ж не против бани, токма дорогая банька-то… – он замолчал. – А кто в Бога, девонька, не верит, тот и в людев не верит. Люди, значит, что пыль, а я не пыль. Я еще недавно человеком был. Еще вчера. Так что я совсем не пыль, и, если бы не я, ты б давно сдохла, Екатерина! Замерзла бы, пьяная, на снегу, потому как «мичуринку» пьешь, а с гнилушки всегда прет не человечески…

– Не-а, – Катюха закончила перевязку и встала с колен. – Я счас запитая, а запитые не мерзнут, у запитых внутри все уже по-другому. А то б давно вокруг одни трупешники лежали.