Русский ад. Книга первая

Помогите тем, кто болеет за народ, остановить то, что происходит в стране повсюду. Помогите прекратить безумие. Примите законы и запретите порнорекламу, порнолитературу, фильмы, наркотики, водку. Мы погибаем, и вы тоже.

Кто там, «на танке»? Пьяные, «голубые», «свободные» от стыдливости, ответственности?! Мы под ними… Нас проехали. Все!

Ольга, Краснодарский край».

Отец Тихон показал письмо девчонки отцу-наместнику, архимандриту Гавриилу, братии. Многие плакали.

Доигралась интеллигенция со своими свободами до полного рабства! Сколько же злости в души сейчас нанесло…

У России всегда был какой-то комплекс перед Европой Россия всегда хотела жить по-европейски (хотела – а не получалось), поэтому рыночную экономику все восприняли именно как вхождение в европейскую жизнь.

Слово-то почти магическое – рынок! Демократия – это как солнце! Только пока ты, задрав голову, любуешься этим солнцем, кто-то незаметно шарит по твоим карманам…

Отец Тихон хорошо себя знал: если хочется зарыться в одеяло и не вставать, значит, пора за стол, за письменный стол, за работу, за бумагу, пишущую машинку…

Монастырь имел ту удивительную внутреннюю завершенность, которая действительно открывает в человеке все его таланты. А главное – самые лучшие качества. В Псково-Печерах Бог открылся отцу Тихону именно как Бог. Как живая сила. Чисто русский зов, русский крик: девочка пишет о СПИДе с тем же надрывом, с каким Достоевский писал о сладострастии (Свидригайлов), за которым – уже смерть.

В понедельник вечером, перед трапезой, отец Тихон перечитывал Александра Сергеевича. Излагая Токвиля, он, Пушкин, писал об американцах, об их демократии: «С изумлением увидели демократию в ее отвратительном цинизме, в ее жестоких предрассудках, в ее нестерпимом тиранстве. Все благородное, все бескорыстное, все возвышающее душу человеческую – подавленное неумолимым эгоизмом и страстью к довольству…»

А вот что Пушкин писал о Екатерине Великой, вчитаемся: «Екатерина знала плутни и грабежи своих любовников, но молчала. Ободренные таковою слабостию, они не знали меры своему корыстолюбию, и самые отдаленные родственники временщика с жадностию пользовались кратким его царствованием. Отселе произошли сии огромные имения вовсе неизвестных фамилий… От канцлера до последнего протоколиста, все крало и все было продажно. Таким образом развратная государыня развратила свое государство…»

Как один человек мог видеть все?..

Или он, этот человек, просто Его сотаинник? Его избранник, познавший Его волю?..

10

Егорка собрался ехать в Москву с единственной целью – убить Горбачева. Если повезет, значит, и Ельцина, но сначала Горбачева – в Ачинске Горбачева презирали больше всех.

На билет в Москву собирали тремя дворами. Своих денег у Егорки не было, поэтому народ скинулся, кто пятерку дал, кто червонец: дело-то общенародное, если угодно, как здесь без солидарности?

Олеша насмешничал: с такой-то рожей – и в Москву!

Пусть смеется, если дурак! Егорка не сомневался: хочешь спасти комбинат от назаровских – значит, убирай Горбачева и Ельцина, иначе вокруг будет сплошной идиотизм. Зато потом придет к власти нормальный человек, рассует кооператоров по тюрьмам, чтоб не выделялись богатством среди нормальных людей, сделает в магазинах нормальные цены, вернет дешевую водку, и жизнь-наладится.

– Водка бу как при Брежневе, – доказывал Егорка. – Понимаешь – нет?

Олеша сомневался.

Где это видано, чтоб такой товар – и дешевле стал?

– Поздно, – доказывал Олеша. – Это, Егорий, все Ленин изгадил. Правители в России всегда противо народу. Был бы Ленин честный – содрал бы с башки кепку, залез бы на броневик: так, мол, и так, люди добрые, я сам не здешний, из-за границ прибыл, обычаев местных не знаю, живу в шалаше…

Иногда Олеша читал «Комсомольскую правду».

Красноярье – центр России. Земли отсюда поровну: что до Бреста, что до Магадана – три с лишним тысячи верст…

Егорка знал: если он, Егор Решетников, не спасет комбинат от назаровских, значит, комбинат никто не спасет (больше некому), все завалится. И погибнет Ачинск. Всем тогда уезжать. Другой работы нет…

А куда уезжать-то? Велика Россия, но отступать некуда, – кому там, в Москве, сибирские нужны? С их-то кулаками и привычками?

Горбачев врал, и Ельцин тоже сейчас врет. Он, когда пешком по Москве гулял, в глаза бросался, людям руки пожимал, что ж было не сказать-то сразу, какие цены в магазинах при нем появятся?

Это ж самое главное: цены. Назаровские, блин, заводы покупают. По ним тюрьма плачет, а Ельцин их в люди вывел.

Или они с ним делятся, а?