Русский ад. Книга первая

– Я выпью… – уверенно сказал Егорка.

– А я женщину жду.

– Эт-то придет-то кто?.. – не понял Егорка.

– Ж-женщина, – всхлипнул Борис Борисыч.

– Кто?

– С косой… – И Борис Борисыч уронил голову на руки.

Все-таки существует в водке огромный недостаток: от вина люди пьянеют медленно и красиво, а вот водка, сволочь, подрубает человека под дых.

Когда он придет, этот удар, – большой вопрос. Глаза Борис Борисыча опять налились кровью, теперь уже от обиды: русский человек не любит, когда его считают дураком.

Егорка взял котлеты с пюре. Картошку съел, к котлетам даже не притронулся: они были синего цвета.

– Прячется, конечно… С-сука потому что.

– Ты, Егорий… м-ме-ня… да?.. – вдруг крикнул Борис Борисыч.

– Уважаю, – согласился Егорка.

– Тогда брось это дело, понял? Кто нас за… зас-щитит? Никто. Совсем никто.

– Па-чему?

– Человека нет… – Борис Борисыч хотел уронить голову на стол, но пока держался.

– А кто ж нужон? – удивился Егорка.

– Сталин. Такой, как он… п-пон-нял? Он забижал, потому что грузин. Но забижал-то тех, кто к нему близко подполз, а таки, как мы, жили ж как люди! А сча мы – не люди… Кончились люди. В Рас-сии люди кончаются… Говно мы все! Выиграт в Роси-рос-сии… – Борис Борисыч старательно выговаривал каждое слово, – выиграт в Россы-и тока тот, кто сразу со-бразит, что Россия… это шабашка, потому что жопа мы, любая блудяга к нам с лихом заскочит, бутыль выставит и тут же заколотит, сука, на наших гробах…

А потом – фить! Нету шнырей! Отвалили. Куда? Да х… его знает куда! А сами мы… ничего уж не могем… не страна мы, шабашка…

Нет, не справился Борис Борисыч с головой, и она аккуратно расположилась на столе.

– Они б-боятся нас… – промычал он. – А нас б-болыше нет!

Через секунду он уже спал. Это был совершенно мертвый сон.

Водка врезала и по Егорке: столовая вдруг свалилась куда-то набок и поплыла, растекаясь в клубах дыма.

Тетя Нина, буфетчица, достала допотопный, еще с катушками, магнитофон, и в столовую ворвался старый голос Вадима Козина:

Магадан, Магадан, чудный город на севере дальнем,Магадан, Магадан, ты счастье мое

 – Магадан…

Как Магадан может быть счастьем?.. А?..

Егорка схватил стакан, быстро, без удовольствия допил «то и пододвинул к себе холодную котлету.

– Ты че, Нинок, котлеты на моче стряпаешь? – заорал кто-то из зала.

Тетя Нина широко, по-доброму улыбнулась:

– Не хошь – не жри!..

– Деньги вертай! – не унимался кто-то.

– Во, нахрап… – добродушно протянула она.

Сквозь полудрему Егорке почудилось, что рядом с ним кто-то плачет.

Это Олеша вернулся.

Он не сразуузнал Олешу: его физиономия разбухла, Олеша не мог говорить, только тыкал в Егорку листом бумаги.

– Че? – не понял Егорка. – Че?..

– Че? А ниче! – взвизгнул Олеша. – 32 ведра, п-понял? 32 ведра! М-моих!.. В-водки! Украл! Горбатый украл… я ж вот… я посчитал…

Борис Борисыч, удачно сложившийся пополам, вдруг рыгнул и упал на пол. Олеша рухнул рядом с Борис Борисы – чем и вцепился в него обеими руками:

– 32 – слышь… слышь? 32-а-а!

Борисыч не слышал. Его грязная голова послушно крутилась в Олешиных руках и падала обратно на пол.

– Суки, с-суки, с-с-суки! – вопил Олеша.

Егорка встал и медленно, по стенке, пошел к выходу. Дойдя до двери, он оглянулся назад: Олеша попытался встать, но вдруг завыл на весь зал по-звериному… Было в этом крике что-то чудовищное, словно взорвалось что-то в человеке, словно сам он – уже какой-то осколок, рот сразу перекосился, глаза налились кровью…

Егорка передумал ехать в Москву уже в этот понедельник, как хотел, но от затеи своей не отказался.

11

Когда Руцкой с автоматом наперевес поднялся на второй этаж дачи в Форосе, он стоял в коридоре. Раиса Максимовна ужасно нервничала. Именно в этот момент ее левая рука повисла как плеть, а через сутки, уже в Москве, в Центральной клинической больнице, ослеп левый глаз.

– Что, Саша? Вы и меня хотите арестовать? – спросила она.

«Какая глупость, черт подери… – зачем, зачем она так сказала?»

Руцкой первым делом снял трубку телефона, соединился – через коммутатор – с Ельциным. Доложил, что он на объекте «Заря», связь работает, и спросил, хочет ли Ельцин поговорить с Горбачевым.

– Не хочу, – сказал Ельцин и бросил трубку.

Раиса Максимовна плакала.

– А что вы плачете, Раиса Максимовна? – поинтересовался Руцкой.

Может быть, от счастья, что их спасли?

Раиса Максимовна не ответила и ушла в свою спальню, закрылась на ключ. Оказывается, они, Михаил Сергеевич и Раиса Максимовна, приготовились к аресту.

Горбачев был уверен: Ельцин их арестует.

«Гэкачеписты» сидели на скамеечке у ворот дачи. Они прилетели на час раньше, чем Руцкой, но на объект их не пропустили…

Разумеется, по приказу Горбачева.

Проиграли, идиоты. Все, он им больше не начальник.

Еще одна глупость – Вольский. На кой черт, спрашивается, он, Горбачев, ему звонил?

18 августа, в три часа дня, он сделал несколько звонков. Раньше других Михаил Сергеевич нашел Вольского:

– Аркадий, сейчас по радио скажут, что Горбачев болен. Ты знай: я здоров!

И положил трубку.

Позвонить, чтобы ничего не сказать?..