Русский ад. Книга первая

Нет, перестрелять их, вождей, и все успокоится. Будет все как всегда. Напарник нужен, а его нет. Вдвоем-то убивать веселее будет, компания – это всегда хорошо, не может русский без компании.

Егорка решил серьезно посоветоваться с Олешей и пригласил заодно Бориса Борисыча – самого умного в Ачинске мужика. Беседовать в квартире на такие темы небезопасно, Егорка боялся прослушки (есть такие устройства, их по телевизору показывали). А убийство Горбачева – дело тонкое, без пол-литры не разберешься, как говорится!

Только и пить надо с умом: если в «Огнях Сибири» – никаких денег не хватит. Поэтому Егорка выбрал фабрику-кухню (при комбинате), хотя на фабрике-кухне он обычно не пил, брезговал, контингент здесь плохой, дворовый – разнорабочие и заезжие.

Съездюки, как говорили в Ачинске.

Но горячее на фабрике-кухне давали аж до девяти вечера. Куры, правда, исчезали к семи, но оставались – всегда! – картошка и тушеная капуста.

Водку люди приносили с собой. Когда не хватало, тетя Нина, хозяйка, давала в долг, по-божески – только с учетом ежедневной инфляции.

Перед тем как подойти к фабрике-кухне, Егорка долго кружил по улицам.

Боялся «хвоста».

– На отелю тебе скинемси, – заверил его Борис Борисыч. – Москва деньгу любит, так шо скинемси, не сумлевайся. С условием: сначала мне Горбачев должон мое отдать. Деньгу мою. Понял? А потом делай с ним, шохошь!

– Так у него, поди, при себе-то не бу – засомневался Олеша.

– Бу, не бу – че за чмор?.. – насторожился Борис Борисыч. – Слышь, Алексей? – Борис Борисыч искал у Олеши поддержку. – Он его стукнет, а с кого я долг верну? Горбатый, ешкин кот, знашь, скока мне должен?

– Скоко? – заинтересовался Егорка.

– До хрена, во скоко!

Первый стакан всегда проходил с эффектом, радостно. Чтобы в горле не было пожара, нужно сразу принять второй. Тогда пожар пойдет уже по всему телу, а это – красота!

Водка хороша только первые десять минут. Но какие это минуты!

Степка, соседский мальчик, в соседней с Егоркой избе живет, нюхает клей. И ходит потом как пьяный. Егорка заинтересовался, попробовал, но нюхать клей – это ведь как мочой умываться, чушь какая-то, нет в России обычая щи дегтем белить, на то положена сметана!..

Борис Борисыч резко нагнулся к Егорке:

– Горбатый, сука, должен мне… 36 ведер. Ты п-понял м-меня?

– Чего? – вздрогнул Егорка. – А?

– 36! Я нормально считаю, – обиделся Борис Борисыч. – По двадцать пять, не какие-нибудь там… ты-ры-пыры…

Он медленно, степенно допил стакан до дна.

– А в ведрах шо ж? – не понял Олеша.

Он тут же пьянел и получить настоящий кайф не мог – быстро отключался.

– Э-а! – Борис Борисыч попытался встать, но встать у него не получилось. – Я как считаю?! Я честно считаю!

М-мне чужого… н-не… не в-возьму!

Борис Борисыч сунул руку за ватник и вытащил листочек школьной тетрадки.

– У меня все по справедливости. Глянь!

Руки его затряслись, в глазах стало еще больше обиды!

– При Леониде Ильиче… – напомнил Борис Борисыч, – я на зарплату покупал 57 водок. Помнишь, Егорий, «Русская» была? С красной по белому на этикетке? Знача, смотри: должность мне не прибавили и денег – тоже. Работа – не гондон, с оргазму не порвется, я ж каж-жный день честно пыхчу на работе. А па-а-чему, бл, с получки я ноне взять могу токмо 14 бутылев? Во шо этот вертибутылкин сделал! 57 м… м-минус 14… – Борис Борисыч задрожал, – чистый убыток 40 бутылев с гаком!..

Н-ну не зараза, а? Сам застрелю! – заревел он. – 40 с гаком! Каждый месяц! Это ж диверсия! Он же… он заклятый враг народа, потому как с-считаем: Горбатый в марте возник, 85-й, я проверял. Нн-ноне шо? март 92-го. Знача, кажный год… недостача у меня 517… пузырев. А? А шо, з-з-заслужил-л, – взвизгнул Борис Борисыч. – «Б-ывают в жизни шутки», сказал петух, слезая с утки! Во как над русским народом сча измываются…

Он задыхался от злобы.

Тарелка с картошкой и котлетами, взятыми на закуску, стояла не тронутой.

Егорка молчал, а Олеша, кажется, засыпал.

– Скока он при власти был?.. – кричал Борис Борисыч. – Шесть лет!.. Выходит, 36 ведер по 25 литров в кажном… – море, море ушло… – это не п-преступление?! Скажи, Олеша! Преступление?

Олеша, силившийся что-то понять, вдруг вскинулся, откинул стул и пошел куда-то (неизвестно куда), задевая столики.

Налей… – тихо попросил Борис Борисыч.

Вокруг гудела, лениво переругивалась столовая, пьяные слова и словечки повисали в воздухе, цепляясь за клубы табачного дыма, – трезвых здесь уже не было.

– Налей! – повторил Борис Борисыч. – Горит же все… На халяву – и уксус сладкий!

Егорка налил стакан, пододвинул его к Борис Борисычу, но сам пить не стал.

– Зачем вехотка эта, Горбачев, нас так… – а, Борисыч? Да и Ельцин! В гриву ведь идут. Дружка за дружкой!..

– Жизни нашей не знают. Потому и отымают главное.

Он поднял стакан и тут же, не раздумывая, закинул водку себе в рот. Не пролилось ни капли. А еще говорят, русские не умеют пить!

Егорка о чем-то думал, но сам не понимал, о чем.

– Горбачев-то… прячется поди, – изрыгнул из себя Борис Борисыч.

Разговор не получался.

– В-выпьем? – Егорка уставился на Борис Борисыча.

Он не ответил, не смог.