Русский Афонский отечник ХІХ-ХХ веков

– Да, – сказал я ему, – я и теперь о том же спрошу тебя. Почему заповеди в точности не исполняешь?

– Да оттого, – отвечал он, – что я на опыте не знал еще сказанного в Писании: „...яко без мене не можете творити ничесоже“ (Ин. 15:5). Но вот и малый опыт мой показал мне, что без особой помощи Божией я ничего не могу сделать доброго. А мое желание мученичества не что иное, как искушение или ревность не по разуму. Куда уж мне до мучеников! Хоть бы в последний чин преподобных попасть. Теперь о мученичестве я перестал и думать. Вижу себя немощным во всех заповедях Божьих и старческих, и меня поддерживает только одна надежда на Божию Матерь и на ваши молитвы.

– Этого-то и надобно было, – заключил я. – Слава Богу, что Он вразумил тебя.

С течением времени Паисий начал просить меня о постриге в схиму. Я отказал ему по причине его молодости и потому, что он мало жил еще в обители, всего два года. Но он и после часто просил меня об этом, указывая на то, что некоторые тоже молодые монахи, но давно уже пострижены. Я объяснил ему, что случилось это по причине тяжкой их болезни. Полагали, что они помрут.

– Если и ты заболеешь к смерти, тогда и тебя постригут, – сказал я ему.

Узнав о моем решении, он предложил мне такой вопрос:

– Если я буду просить Божию Матерь, чтоб Она исходатайствовала мне тяжкую болезнь, для того чтобы поскорее постригли меня в схиму, не грех ли это будет?

Я ответил ему, что это не грех, потому что и некоторые святые испрашивали себе болезни.

– А уверен ли ты, что Божия Матерь исполнит твое прошение? – спросил я его. – Не прежний ли дух самонадеянности побуждает тебя к этому? В таком случае ты не получишь просимого тобой.

При этих словах он возмутился духом и как бы с восторгом сказал:

– Уверен, совершенно уверен, что непременно выпрошу у Нее болезнь.

– Ну, если так, – сказал я ему, – то с этого времени молись Божией Матери, а иначе прежде времени мы не можем постричь тебя не только в схиму, но и в мантию, потому что есть те, которые прежде тебя пришли в Руссик, но еще не пострижены.

В обители нашей установлен обычай совершать постриги в Великий пост. В это время наш Паисий заболел и рад был своей болезни, думая, что, может быть, ради болезни постригут его. Но болезнь прошла, он выздоровел и опять остался непостриженным, а потому желание его и не исполнилось. Он об этом долго жалел. После этого всю свою надежду он возложил на Божию Матерь с уверенностью, что Она скоро или нескоро, но исполнит его желание, которое, впрочем, к удивлению многих, действительно вскоре чудесным образом исполнилось.

Было это так. 15 июня 1867 года, в воскресенье, по выходе из церкви после долгой службы Паисий, встретив некоторых старцев, объявил им свой ропот на прибавление в службе молений о благодетелях. Старцы, услышав ропот, вознегодовали на него. Услышали это и прочие старцы и тоже начали негодовать. Чтобы успокоить братство, я призвал Паисия, и пред другими обличил его в несправедливости его поступка, и тут же сказал ему, что так как он не хочет молиться даже и за великих благотворителей обители нашей, то ему следует оставить нашу обитель и удалиться куда хочет. Паисий смирился, просил прощения, извиняясь, что он сделал это ненамеренно, а затем, придя в мою келью, просил меня, чтобы я не выгонял из обители, а дал бы ему за вину его какой угодно канон. Я сказал ему: „Слово то я произнес для успокоения братии, а на самом деле я не имею намерения отлучать тебя от обители. Но так как ты многократно просил у меня благословения повидать Афон, то теперь для тебя время, к тому удобное. Пойди осмотри те монастыри и скиты, которых ты еще не видел, и побывай на вершине Афона, а к памяти святых апостолов возвратись в Руссик. А между тем братство успокоится, и тогда я объявлю старцам, что ты исправился и опять принят в Руссик“.

Взяв благословение, Паисий в тот же день отправился в путь. Посетив монастыри и некоторые келлии, в одиночку, без проводника он взошел на вершину Афона, что у нас считается делом опасным. День клонился к вечеру, гора в то время была покрыта облаками, и он не мог насладиться окрестной красотой природы, которую очень любил. Потому он решился остаться там ночевать, думая, что, может быть, к утру облака рассеются и он тогда будет иметь удовольствие вдоволь насладиться обозрением красот природы всей Горы Афон. Он не знал, что в облачное время оставаться на горе ночевать опасно. Когда совсем стемнело, наш неустрашимый странник вошел в церковь, помолился перед иконами, осмотрел алтарь, встал на левой стороне и начал за повечерие тянуть четки.