Русский боевик

Мгновение спустя отец Михаил, Марианна, Стенька, Нинка — все засуетились, вынули из аптечки марлю, стали говорить Пушкину «Лежите, лежите» — все это уже не имело значения, главное было сделано. И только Эдуард, знавший Аделину лучше других, посмотрел на нее искоса, вздохнул, повернулся к ней и, поймав ее слегка презрительный взгляд, кивнул.

* * *

— До рассвета часа два осталось, — сказал Милн задумчиво. — Как ты думаешь, Трувор, связь восстановилась?

— Она и не прерывалась.

— Я общественную имею в виду.

— Не знаю. Кречет связал связистов и уничтожил рацию.

Милн улыбнулся. Надо же — связал связистов.

И вытащил мобильник.

— Ого, — протянул он. — Ты смотри-ка. А ведь есть она, связь. Кто же этот титан, Атлас, что поваленную башню поднял и клеммы укрепил?

Прислонившись спиной к стене тускло освещенного коридора, он набрал номер и некоторое время слушал, глядя на Трувора сверкающими негритянскими глазами.

— Mike? Guess who. All right, I want you to get Hughes to call me again, at this number. Spare me your sarcasm, it's annoying. Yes, you're annoying me. Yeah, I'm still here.

Повесив виртуальную трубку, он улыбнулся широко — засверкали белые зубы в полумраке.

— Проститутка ты, Трувор, — сказал он. — Шкура продажная.

— Милн, ты…

— Всех подставил. Даже Кречета. А сам смываться решил.

— Не так, не…

— Одного я не понимаю, Трувор, но очень надеюсь понять — может, знакомый мой, как позвонит, подскажет… Ну, понятно, что Кречет — Тепедия, деньги, надо было использовать. Понятно, что Людмила эта, коей состоишь ты морганатическим супругом — дура. Понятно, что Некрасов и Пушкин — во-первых, авантюристы, а во-вторых пришли к тебе от отчаяния, поскольку, судя по всему, их карьеры кончились как таковые. По разным причинам. Пушкина гнали в шею из института за скандал, Некрасов засветился, как защитник мафиози — с ними никто не будет больше иметь дело. С фокусницей у тебя какие-то давние связи, ее ты просто пугнул, это очень видно было в самом начале. Попа к тебе церковники сами послали, поскольку им до всего есть дело. Я и Ольшевский не ввязаться просто не могли, и ты это понимал. Но чем ты зацепил Кудрявцева? Чем? Парень занимается историей и пишет какие-то полускандальные псевдо-рефераты на потеху широкому читателю — почему он просто не послал тебя на хуй — вот загадка. Расскажи, а?

Неожиданно взгляд Демичева изменился — стал насмешливым. Видно было даже в полумраке. Он снова почувствовал отеческое превосходство над Милном, и стал самим собой — не напуганным, угасающим, отяжелевшим офицером в отставке, но душой компании, человеком, умело собирающим вокруг себя интересных людей.

— А ты не понял? — спросил он.

— Нет.

— Неужто ты стал циничным, а, Милн? Стареешь?

— При чем тут мой цинизм?

— Кудрявцев — историк.

— Ну и что?

— Настоящий.

— Так.

— Настоящий историк.

— Заладил — настоящий, настоящий. Ну что с того, что он настоящий?

— Большинство историков, как и вообще большинство профессиональных деятелей — поддельные. А он — настоящий.

— Что это означает?

— Все еще не понял?

— Нет.

— Исторический оттенок намечавшихся событий был им оценен и принят к сведению. А если историк, которому предложили участвовать в чем-то эпохальном, отказывается, значит никакой он не историк, а просто бюрократ.

Милн подумал немного.

— Плутарх не участвовал ни в каких эпохальных событиях, — сказал он.

— Ему не предлагали.

— По-моему, ты врешь, Трувор. Что-то здесь не так.

— Все так.

— Ну, не договариваешь.

— Это есть.

— Рассказывай. Теперь уж все равно.

Трувор улыбнулся — как в добрые старые времена, улыбкой радушного хозяина.

— Он москвич вообще-то, Кудрявцев, — сказал он. — Было дело. Он убил человека.

— Кудрявцев?

— Да. Как он мне это рассказал — я тоже с трудом поверил. Но потом, узнав его поближе, понял, что к чему. Ухаживал он за какой-то девкой, были какие-то накладки с диссертацией, девка попалась глуповатая, и вообще ему было противно. И поехал он с братом девки на охоту. С двустволками. Думал развеяться. Так он мне это объяснил. Пришли они к какой-то речке, в лесу, сели, Кудрявцев курит, а брат барышни вынимает припасы из мешка и приговаривает ласково — мол, это закусь, это огурчики, это маслице, это помидорчики — причем говорит он медленно очень. Кудрявцеву так это не понравилось, все эти суффиксы, он и так раздраженный был до предела, что он взял и застрелил человека. И приехал ко мне перепуганный. Мы с ним были знакомы — встречались на… ну, не важно. Я его познакомил с Кречетом. Сделали ему новый паспорт, новое имя, даже диплом новый — да не какой-нибудь, а лондонский. Прошел год, и у Кудрявцева поехала крыша. Он решил, что недостаточно себя реализовывает, и стал писать всякое… разное.

Телефон Милна тихо звякнул.

— Да? Hello? Ah, yes, howdy, pardner.

— English or Russian?…

— Лучше по-русски. Все еще.

— Хорошо. Что нового?

— Мы застряли в гостинице.

— Сочувствую.

— Да. Нелетная погода и наводнение — затопило весь город, где по пояс, где по шею. Но есть связь почему-то. Хочу вас спросить… мы давеча вам не все сказали.

— Да, у меня было такое ощущение.

— О пассажирах в машине Ольшевского.