Русский Ришелье

Генерал-фельдмаршал Делагарди поверил фон Левену и сделал вывод: «Русской армии больше нет». С небольшими силами он решил двинуться не к потерявшему, по его мнению, военное значение замку Адзель, а наступать прямо на Псков. Между тем псковская армия никуда не исчезла. Русские потеряли под Валком лишь 108 человек убитыми и пять пленными. Более двух тысяч бойцов привел обратно в Псков князь Тимофей Щербатов – сам он был ранен, но армию вывел. Ни о чем этом, как уже говорилось, не знал шведский генерал-фельдмаршал Магнус Габриэль Делагарди, поверивший ложной похвальбе Фридриха фон Левена. Дорого обойдется талантливому шведскому полководцу созданный новоиспеченным генерал-лейтенантом фон Левеном миф…

Царь Алексей Михайлович в письме к князю Тимофею Ивановичу Щербатову нашел в себе силы утешать воеводу, выразил надежду, что раненый воевода Матвей Васильевич Шереметев жив и лишь попал в плен. Действительно, тяжелораненый воевода Шереметев в бессознательном состоянии оказался в плену, но прожил после боя меньше суток. Царь лишился хорошего друга.

Война продолжалась, и государь всея Руси послал в Псков нового воеводу – Ивана Андреевича Хованского по прозвищу Тараруй[36], так как лучшей кандидатуры не нашлось.

Глава IV. Реванш

Ясным солнечным днем отблески позолоченной кровли собора Святой Троицы слепили почти как солнце. Князь Иван Андреевич Хованский даже зажмурил на мгновенье глаза, когда проезжал мимо этого храма. По тому, сколь надменно восседал в седле родовитый всадник, сколь презрительно смотрел он перед собой и сколь торопливо разбегались людишки перед его скачущим рысью конем, нетрудно было понять – по псковским улицам разъезжал властелин города.

Велик был город Псков: на девять верст тянулись его крепостные стены, десятки церквей построили православные в одном из крупнейших градов своих. Псковский воевода проскакал по кварталу кузнецов, пересек улицу рыбаков, проехал мимо Монетного двора (лишь в Москве да в Пскове разрешено было чеканить деньги в государстве Российском) и вскоре въехал на торг.

В глаза ему бросилось изобилие продуктов: свежая рыба, мясо множества птиц и зверей, тюки с зерном. Воевода помрачнел – ему была ведома причина того, почему рынок оказался так завален товарами. До войны в Псков приезжали нарвские, ревельские, дерптские купцы, оптом закупали и лен, и продукты питания, и различные лесные богатства – нужную для изготовления пороха золу, смолу, что оберегала от коррозии морские суда и стены деревянных домов, мачтовый лес. Теперь же псковские торговцы недоумевали: куда им девать свои запасы товаров? Пожалуй, лишь богатейший из них – Сергей Поганкин – не унывал и продолжал увеличивать свое состояние. Делал он это весьма просто: скупал у обедневших собратьев по профессии лавки, уже в десятках псковских лавках торговали приказчики Сергея Поганкина.

К трехэтажному каменному дому Сергея Поганкина (только у самого воеводы да у псковского епископа имелись столь же богатые палаты) и подъехал князь Хованский. Перекрестившись у калитки, где хозяин выставил икону Николая Чудотворца, покровителя купцов, Иван Андреевич въехал во двор. Там воевода неторопливо слез с коня и с такою силою и властностью бросил поводья сопровождавшему его Ивашке, что тот восхитился: где еще на Руси найдешь столь могучего и величественного господина?!

Гордившийся своим происхождением от создателя Великого княжества Литовского Гедемина, князь Хованский достиг уже возраста сорока лет и вполне мог бы говорить словами известной песни двадцатого столетия: «Мои года, мое богатство». Ибо иных свершений за плечами, увы, не имел. Но держался так, словно был признан великим полководцем, достойным слугой царя. Впрочем, в Пскове нового воеводу боялись. Боялись и стрельцы, и ополченцы-дворяне, и купцы, и ремесленники. И вот почему. Шестью годами ранее, когда на Севере Руси стали по межгосударственному договору скупать хлеб для Швеции и цены на зерно резко возросли, в Пскове и Новгороде вспыхнул бунт. Возмущенные подорожанием хлеба псковитяне схватили и посадили в тюрьму шведского дипломата, заставили бежать местного воеводу, избили и чуть не убили митрополита Никона[37]. Царь отправил подавлять мятеж князя Хованского с немалым войском. А тот велел рубить головы и правым, и виноватым. Дело дошло до того, что новгородца Фому суд в его отсутствие признал мятежником в тот самый момент, когда самого Фому в том же Новгороде, только в нескольких сотнях метрах от суда, сердечно благодарили за спасение от бунтовщиков митрополита Никона и местного воеводы! А люди князя готовы были и таких людей отправлять на плаху. Так что Иван Андреевич приобрел тогда и в Новгороде, и в Пскове репутацию страшного человека.

Ныне князь ногой открыл дверь в дом купца Поганкина, ступил в сени. Навстречу ему бежал, словно скатывался с лестницы, невысокий и пузатый Сергей Поганкин. При виде воеводы склонился столь низко, что казалось, собственными волосами подмел в сенях пол.

– Челом, челом бью, боярин! – почтительно произнес купец.