Русский романтизм

который у классиков вносит будто бы „существенно-новую

художественную черту в определение предмета", тогда как

1) В. М. Жирмунский, „В. Брюсов и наследие Пушкина", Пб.

1922 г. стр. 86 - 87.

на самом деле роль эпитета (чаще всего отвлеченного) у клас-

сиков лишь украшать речь, так же, как, например, у эпигонов

„пушкинизма" в русской поэзии 40 — 50 г. в роде антоло-

гического поэта Ап. Майкова. Совершенно верно, что клас-

сикам свойственно „обилие сентенций в эпиграмматически

законченной форме"; но оно отмечается, например, исследова-

телем и в юношеских стихах Лермонтова 1), которого к клас-

сикам отнести, конечно, никак нельзя, да его мы отметили бы

и у ряда других поэтов, еще более далеких от классицизма.

Упомянем, наконец, и о том, что черты эмоционального син-

таксиса, указываемые автором у романтиков, — восклицания,

вопросы, многоточия — весьма свойственны и стилю клас-

сиков (в лирике, в драме), со времен которых даже учебники

школьной поэтики отведут этим „фигурам" вопрошения, воскли-

цания, умолчания прочное место.

Остается характеристика романтического стиля, как „на-

певного, эмоционально - взволнованного" — характеристика,

пожалуй, недостаточная и расплывчатая, имеющая ввиду,

прежде всего, стихотворную речь романтиков — и все же

применимая далеко не ко всем романтическим стихотворцам.

Не указанной прямо осталась та основная черта романтиче-

ского стиля, которую современники обозначили словом „р i tt

o r e s q u e " (искание живописности) и ради которой слово —

точное понятие, слово, подобное математической формуле,

они заменили словом образным, обозначением представления,

метафорой. Естественно, что эта метафора уводит нас от пер-

вичного значения слова, но вовсе не обязательно, чтобы она

затемняла логический смысл речи. Классик вычерчивает, ро-

мантик живописует. Для картинности понадобилась романтику

конкретная „лошадь" вместо отвлеченного „скакуна" и рето-

рических перифраз Бюффоновского типа; для той же цели он

требовал для себя свободы пользования вульгаризмами, экзо-

тическими словами, техническими терминами и под., — всем

тем, что придает колорит речр*

Чем же вызвана эта тяга к живописности? Ближайшим

образом тем, что очередной художественной проблемой в лите-

ратуре стала проблема изображения „фона действия", не инте-

ресовавшая классиков. Для романтика необходима декорация,

и при том выписанная во всей своей яркости и индивиду-

альной пестроте (отсюда романтический экзотизм, национализм,

универсализм и под.). Поэтому фон действия приобретает

иногда почти самодовлеющее значение. Становятся возмож-

ными произведения, состоящие из одной декорации, на фоне

которой мы так и не увидим никого, кроме автора (Шато-

1) Б. М. Э й х е н б а у м , „Лермонтов", Лгр. 1924 г. стр. 41 — 42.

брианово „Путешествие в Америку", „Чайльд-Гарольд" Бай-

рона).

Напротив, существеннейшая для классиков проблема

изображения характеров отодвигается на второй план. Байрон

был не единственным среди романтиков писателем, который

постиг „только один характер" — свой собственный; для ро-

мантических героев характерно, что все они, в большей или

меньшей степени, автопортреты, читатель так их и принимает,

несмотря на полусерьезные оправдания авторов в преди-

словиях и оговорки их в тексте самих произведений. Но

в этих автопортретах, как и в романтических героях по срав-

нению с лицами классиков произойдет резкое усиление эмо-

ционального элемента. Иногда это вызвано естественной не-

обходимостью сделать заметной и выпуклой человеческую

личность на яркости декоративного фона; обыкновенно же

в этом сказывается основная тенденция сделать краски воз-

можно более „горячими". Герои станут людьми неслыханных

страстей, сверхчеловеческих порывов, не людьми, а „соз-

даньями ада или небес". Большого разнообразия в их внутрен-

нем содержании нет. Число их редко выходит за пределы

традиционного еще в античной трагедии количества; в романе

историческом, сверх того, вводится в действие масса — живой,

движущийся и говорящий фон автопортрета.

Вопрос о композиции, столь существенный для классика,

теряет свою важность для представителя романтического

стиля: именно в этой области он демонстрирует свое пре-

небрежение к правилам, пренебрегая не только „единствами",

но и вообще последовательностью изложения, в принцип

возводя лирический беспорядок, позволяющий начинать дей-

ствие с конца или середины, помещать предисловие где-нибудь

посреди рассказа, писать без продуманного плана и оставлять

несглаженными замеченные противоречия, пользоваться широко

свободой отступлений, — словом, применять все те вольности,

которые еще в преддверии романтизма широко осуществлены

были в прозе Стерна и Жан-Поля.

Легче всего и было развернуть их в области повество-

вательной прозы и поэмы. Драма, несмотря на настойчивые

попытки узаконить ее, как произведение для чтения (новый

род „драматической поэмым), не поддалась и вынуждена была

поступиться в пользу старой системы, чтобы дойти до ши-