Русско-японская война 1904–1905 гг. Секретные операции на суше и на море

Январские 1905 г. события в Петербурге вызвали оживление и пробудили большие надежды революционеров; начался массовый отъезд эмигрантов в Россию. В условиях, когда и без того формальный «парижский блок» прекратил свое существование, а стремительное развитие революционного движения настоятельно требовало объединения всех революционных партий, созыв новой конференции вновь встал на повестку дня. Основой для объединения революционных сил могла стать непосредственная подготовка к вооруженному восстанию, вопрос о котором буквально носился в воздухе. Призыв к нему стал основным тактическим лозунгом эсеров. Так, в одном из февральских 1905 г. номеров центрального органа этой партии эсерам предлагалось отбросить «сомнения и предубеждения против всяких боевых средств» и немедленно использовать все виды борьбы с правительством: от массовых выступлений с оружием в руках до «партизанско-террористической» борьбы «по всей линии» включительно[624]. «Немедленное вооружение рабочих и всех граждан вообще, подготовка и организация революционных сил для уничтожения правительственных властей и учреждений – вот та практическая основа, на которой могут и должны соединиться для общего удара все и всякие революционеры», – писал Ленин на третий день после «кровавого воскресенья»[625]

. На очередь встала проблема практического вооружения участников революции. Даже лидеры меньшевиков, которых невозможно обвинить в излишнем «вспышкопускательстве» и безоглядном «боевизме», инструктируя отъезжающих на родину, в качестве первостепенной ставили задачу «вооружать организованных рабочих», видя свою собственную функцию в том, чтобы «озаботиться» доставкой оружия в Россию[626].

На почве практической подготовки вооруженного восстания началось сближение большевистской фракции РСДРП с партией эсеров. Именно этой проблеме была посвящена беседа Ленина с Гапоном, состоявшаяся во время их знакомства в середине февраля 1905 г. В статье «О боевом соглашении для восстания», написанной сразу после этой встречи, Ленин «с удовольствием» перепечатал гапоново «Открытое письмо к социалистическим партиям», призвавшего эти партии «немедленно войти в соглашение между собой и приступить к делу вооруженного восстания против царизма». Сам он также высказался здесь за «скорейшее осуществление» «боевого единения социал-демократической партии с партией революционно-демократической, с партией соц.-рев.», находя его «возможным, полезным и необходимым»[627]

. В этой же связи следует отметить кардинальное отличие оценок партии эсеров, прозвучавших на II (общепартийном) и III (чисто большевистском по составу делегатов) съездах РСДРП, состоявшихся, соответственно, летом 1903 г. и весной 1905 г. В резолюции 1903 г. эсеры характеризовались как «буржуазно-демократическая фракция», чья деятельность вредна даже «для общедемократической борьбы против абсолютизма»[628]. В документе же 1905 г. речь о них шла уже как о «крайнем левом крыле мелкобуржуазной демократии», с которым возможны «практические соглашения»[629]

.

По свидетельству А.В. Луначарского, при последующих встречах с Лениным Гапон «толковал о необходимости перебросить в Петербург контрабандой значительное количество оружия и о том, что они с [эсером] Рутенбергом будто что-то в этом направлении подготовили»[630]. Ленин настолько воодушевился этой затеей, что, со своей стороны, написал план «Боевого соглашения для восстания и образования Боевого комитета». Судя по его сохранившемуся наброску, в плане были конкретизированы цели и принципы деятельности объединенной межпартийной организации, призванной руководить подготовкой и проведением массового вооруженного антиправительственного выступления[631]

. Близость тактических воззрений Ленина и Гапона была подкреплена их возникшей взаимной симпатией. Гапон, которого Ленин еще в начале февраля честил «рыжим уродом», к весне 1905 г. превратился в его глазах в «преданного революции, инициативного и умного», хотя, конечно, лишенного «выдержанного революционного миросозерцания», человека[632]. Гапон же, за глаза называвший лидеров социалистических партий «узколобыми болтунами», делал исключение только для Ленина, своего сверстника, которого почитал как человека «хорошего и умного»[633].

Вопрос о сближении с большевиками деятельно обсуждался и в эсеровской среде. В марте 1905 г. по заданию Рубановича и М.А. Натансона в Ниццу к Гоцу «для переговоров с ним о соединении с социал-демократами» специально выезжал Азеф[634].