Русско-японская война 1904–1905 гг. Секретные операции на суше и на море

Переписка между Вэй-хай-вэем и Гонконгом шла своим чередом, и впоследствии от лейтенанта Дина Бологовскому стало известно и о других, не менее интересных действиях и высказываниях британского адмирала. «Порт-Артур должен быть взят до прихода Балтийской эскадры», – заявил Ноэль в октябре 1904 г., добавив, что он, адмирал, «употребит все усилия, чтобы помочь Японии в этом». Такое рвение английского флотоводца Бологовский объяснил намерением Великобритании отторгнуть Порт-Артур после занятия крепости японцами «в уплату за последний японский заем» (о том, что английская эскадра находится в полной боевой готовности и способна выступить в течение часа после получения условного сигнала, Бологовский телеграфировал Павлову еще в июле 1904 г. – уже тогда и в Западной Европе, и в Японии падение Порт-Артура считалось делом ближайших дней)[972]. «8 октября, – сообщал далее российский консул, – сторожевое японское судно близ Порт-Артура подняло сигнал английскому адмиралу, сообщая о недостатке провианта [у] японской эскадры. В ответ Ноэль послал японцам из Вэй-хай-вэя 27 китайских джонок, по 25 тонн каждая, прося Того телеграфировать официально, что эти джонки перехвачены по дороге из Чифу в Порт-Артур»

[973]. Спустя несколько дней газеты опубликовали телеграмму японского адмирала оговоренного Ноэлем содержания. «Захваченные» джонки Того объявил трофейными – русскими.

Снабжение Порт-Артура, осажденного японцами с суши и блокированного их флотом с моря, явилось одной из важнейших задач российских официальных и неофициальных представителей в Китае. Одновременно с «шанхайцами» Дессино и Павловым поставками в крепость, изнемогавшую под градом яростных японских атак, занимались «пекинцы» Давыдов[974]

и военный атташе Огородников, а также консулы Тидеман (из Чифу) и Лаптев (из Тяньцзиня).

В исторической литературе принято считать, что командование крепости «предало гарнизон Порт-Артура», поскольку на момент капитуляции там оставалось много продовольствия, а количество раненых и больных якобы не достигало и шести тысяч при общей численности гарнизона в 32,5 тыс. человек[975]. Однако сами участники обороны крепости рисуют иную картину. Дневник военного инженера капитана М.И. Лилье, например, пестрит такими записями: «Провизии мало. Солдатам начали давать конину» (29 августа); «госпиталя переполнены ранеными» (12 сентября); «начинает чувствоваться полный недостаток решительно во всем» (23 октября); «перевязочных средств почти нет» (12 ноября)

[976]. Истины ради, отметим, что от недостатка продовольствия страдали не только осаждаемые, но и осаждающие. Тот же Лилье был свидетелем такого, например, диалога на переднем крае: «Японец: “Солдат, дай хлеба!”. Наш стрелок бросает из окопа каравай хлеба. Японец выползает из окопа, берет хлеб и ползет обратно. Наш солдат не стреляет. Японец: “Спасибо за хлеб!”. Русский: “Жри, эфиопская рожа, да проваливай подобру-поздорову от Артура!”. После этого мирного разговора недавние приятели начинают перестреливаться»[977]

. Добавим к этому эпидемии тифа, цинги и дизентерии, которые массами косили защитников Порт-Артура. Взяв крепость 20 декабря 1904 г., на 328-й день после первого выстрела под ее стенами, японцы пленили 32 207 русских солдат и офицеров, а в порт-артурских госпиталях обнаружили свыше 15 тыс. больных и раненых. После войны, отдавая дань самоотверженности погибших, японское правительство поставило в Порт-Артуре не один, а два памятника – и своим, и русским солдатам. Последний, воздвигнутый у подножия Саперной горы, представляет собой православную часовню с надписью на русском языке: «Здесь покоятся бренные останки доблестных русских воинов, павших при защите ими крепости Порт-Артур»[978].