Русское молчание: изба и камень

А офицер, незнаемый никем,Глядит с презреньем – холоден и нем —

На буйных толп бессмысленную толочь,И, слушая их иступленный вой,Досадует, что нету под рукой

Двух батарей «рассеять эту сволочь».Максимилиан Волошин. «Тюильри, 1792»

Когда на смену «религии революции», пассионарной аскетике и равенству в нищете возвращается культ Мамоны, нетрудно представить, что происходит в любой стране. Мы все это в полной мере прошли в 1990-е, но удивительным образом схожие процессы, вплоть до совпадения в мелочах, сотрясали французскую республику двести лет назад. Термидорианский конвент крайне разнороден (его весьма напоминает постсоветский парламент 1992-93 гг.). Во-первых, это умеренно правые, буржуазия, депутаты-жирондисты, вернувшиеся в Конвент уже в декабре 1794. Где-то рядом – коррупционеры, нувориши, уже сколотившие на революции свои капиталы. Во-вторых – «охвостье Робеспьера» – своеобразная «банда четырех» (Бийо-Варенн, Коло д’Эрбуа, Барер, Вадье – вскоре они будут арестованы, но не казнены, а сосланы на каторгу). В-третьих, крайне левые, остатки недобитых Робеспьером «бешеных» и эбертистов, приветствовавших падение Неподкупного Робеспьера как диктатора и «душителя демократии», которых уж никак не заподозришь в поклонении золотому тельцу. Наконец, знаменитое «болото» (прототип «агрессивно-послушного большинства» еще в первом советском парламенте), склоняющееся то в одну, то в другую сторону.[191] Но жрецы и служители Мамоны, как всегда, берут свое по той простой причине, что никакое общество не может нормально существовать без свободы торговли и частного предпринимательства, хотя, как известно, благополучия народу это не приносит.

Термидорианцы отменяют национализацию внешней торговли, государственную военную промышленность и якобинское законодательство о распродаже национальных имуществ. 24 декабря 1794 года Конвент отменяет твердые цены на хлеб и восстанавливает свободу хлебной торговли.[192] Рост цен, хаос, включение печатного станка, обесценивание бумажных денег, скачки на бирже, инфляция, финансовые спекуляции, чудовищная коррупция, чехарда во власти, демонстрации, бунты, восстания, заговоры роялистов, с одной стороны, санкюлотов – с другой. Все это не может не вызвать ностальгии по порядку, «сильной руке» и Генералу…

Самым опасным для Конвента внезапно оказывается восстание роялистов 13-го Вандемьера (5 октября 1795 года), которым удалось собрать под свои знамена более 20000 человек, в том числе и Национальную гвардию, очищенную после 9-го Термидора от левых радикалов.

Ситуация была предельно критической. Конвент обладал вчетверо меньшими силами, явно недостаточными для защиты дворца Тюильри, где происходили заседания. Командующий войсками Конвента Поль Баррас, казнокрад и бонвиван, каким-то чудом вспомнил обо всеми забытом и опальном генерале-корсиканце Буонапарте (после 9-го Термидора за тесные связи с якобинцами и, в частности, с Огюстом Робеспьером, он даже две недели провел в тюрьме). Баррас сделал его своим помощником, и Наполеон нашел единственно правильное решение – использовать артиллерию. Сорок пушек под покровом ночи были почти тайно доставлены в Париж. Дальше все было делом военной техники. Мятежники, превосходящие числом, но не имеющие орудий, сконцентрировали у церкви Святого Роха значительные силы, направленные на штурм Тюильри…

Бонапарт (по некоторым версиям, в тот день испытывавший серьезные сомнения) приказал открыть огонь, и после нескольких залпов все было кончено: «Паперть церкви Святого Роха была покрыта какой-то кровавой кашей».[193] Эта бойня из пушек в центре Парижа опять-таки нам что-то мучительно напоминает… Не столько 14 декабря 1825-го, сколько октябрь 1993-го…

В отличие от 1792 года, когда безвестный офицер в бездействии наблюдал штурм республиканцами королевского дворца Тюильри, теперь у него было вполне достаточно батарей, чтобы «рассеять эту сволочь».

То, что в 1792 году у Тюильри «этой сволочью» были санкюлоты, а в 1795-м, по преимуществу, роялисты – не имеет значения. Настоящий генерал всегда исполняет и отдает приказы. Некоторые современники и будущие историки были отчасти в шоке: пушечная бойня в центре столицы являлась событием неординарным. Но в момент победы Клио почему-то прощает своим любимцам все. Именно 13-го Вандемьера генерал Бонапарт, давний поклонник Руссо, превращается из опального генерала в национального героя и уже больше не упустит фортуну из своих рук, вплоть до бесславного похода на Москву.