Русское самовластие. Власть и её границы, 1462–1917 гг.

Таким образом, юристы, по сути, стали претендовать на роль особой судебной власти Франции, контролирующей законодательную деятельность короны. Положение парламентских судей было довольно устойчивым, их невозможно было лишить должностей иначе как за какое-то тяжёлое преступление, по приговору их же коллег. Уже с конца XV в. судейские должности могли фактически покупаться и передаваться по наследству, что создавало определённую автономию офисье от королевской власти. Кроме Парижского, в каждой провинции существовал свой парламент, который также имел право ремонстрации на местном уровне. Разумеется, когда монархам было очень нужно, они продавливали свои указы, ломая сопротивление судейских, но в общем Валуа стремились скорее к компромиссу, чем к конфликту с этой важной корпорацией, без которой управление королевством было немыслимым. «…Французское королевство… своим спокойствием… обязано бесчисленным законам, охраняющим безопасность всего народа от посягательств со стороны королей», — писал в начале XVI в. Никколо Макиавелли. Излишне, наверное, напоминать, что юристов как таковых в России не было до середины XIX столетия.

Во Франции с XIV в., пусть и нерегулярно, созывалось сословно-представительное собрание — Генеральные штаты, которые вотировали налоги и с которыми монархи обсуждали важнейшие вопросы жизни страны. Реальная политическая их роль была невелика (хотя они и пытались её играть в периоды кризисов 1356 и 1413 гг.), но это был выборный орган (причём депутаты получали наказы от избирателей), участие в котором приучало дворян, духовенство и горожан к участию в общественной жизни и к смелым политическим теориям. Например, на заседании Генеральных штатов в 1484 г. один из депутатов от дворянства мог произнести такую речь: «Короли изначально избирались суверенным народом… Каждый народ избирал короля для своей пользы, и короли, таким образом, существуют не для того, чтобы извлекать доходы из народа и обогащаться за его счёт, а для того, чтобы, забыв о собственных интересах, обогащать народ и вести его от хорошего к лучшему. Если же они поступают иначе, то, значит, они тираны и дурные пастыри… Как могут льстецы относить суверенитет государю, если государь существует лишь благодаря народу?» Речь эта, по свидетельству современника, «была выслушана всем собранием очень благосклонно и с большим вниманием». И хотя как раз с конца XV в. значение Генеральных штатов резко падает, в двух третях провинций (в том числе в таких крупных, как Бретань, Бургундия, Дофине, Лангедок, Нормандия, Прованс и т. д.) не прекращали регулярно собираться местные штаты — и значение их было весьма велико. Взносы в королевскую казну в «штатских» землях «определялись не одной лишь монаршей волей, а компромиссом между запросами короля и тем, что соглашались вотировать провинциальные собрания, которые потом сами и организовывали сбор налога»[124]

. В результате «штатские» земли платили талью приблизительно в 10 раз меньше, чем области, где штатов не было[125]

. Впрочем, в последних тоже функционировали штаты, но более локального, окружного уровня, причём «нередко они отвергали новые налоги и добивались снижения старых»[126]

. Налоги обсуждались и с отдельными муниципалитетами, в руках которых находилось городское самоуправление (жители Руана даже называли свой город «республикой»[127]). Во Франции существовало более 300 кодексов региональных и локальных кодексов обычного права, которые вполне признавались королевской властью.