Например, когда в одной из областей Швеции вспыхнуло антиреформационное восстание (1529), король отправил жителям соседней области письмо, в котором среди прочего говорилось: «Король изумлён, что подданные, начавшие мятеж, так легко и скоро забыли, сколько бедствий Швеция претерпела от междоусобиц… Король просит эстъетов [жителей области Эстеръётланд] приложить все усилия, чтобы мятеж не перерос во всеобщую усобицу, от которой более всего пострадают они сами. „Мы все — шведы, единый народ: нет нужды убивать и грабить друг друга“ [так!]. Монарх вновь готов выслушать претензии в свой адрес. Как и на предыдущих собраниях народных представителей, он вполне согласен мирно, без кровопролития отречься от трона, если риксрод [аристократический государственный совет] и народ изберут лучшего правителя. Потому нет нужды поднимать восстание, если добрые люди недовольны королём или его нововведениями. А если добрые люди считают новые проповеди и другие евангелические новшества нехристианскими и вредными, дело можно поправить иными средствами, нежели внутренняя смута и кровопролитие» (пересказ А. Д. Щеглова)[149]
.Понятно, что стиль послания во многом продиктован критической ситуацией. Понятно, что Густав Васа был первым королём новой династии. Но всё же невозможно представить такой дискурс в посланиях не то что современника этого события Василия III, но и жившего почти столетие спустя основателя новой династии московских монархов, пришедшего, как и Густав, к власти после смуты Михаила Романова.
В Дании с переменным успехом шла борьба за преобладание между выборными королями и знатью. В 1523 г. дворяне, горожане и крестьяне свергли авторитарного Кристиана II. В 1536 г. король Кристиан III добился отмены права дворянства поднимать восстание против королевской власти. Отныне государь мог сам избирать наследника при жизни, но всё равно датская корона не переходила по наследству автоматически. Роль дворянства в управлении страной оставалась исключительно большой (некоторые историки даже называют период с 1536 по 1660 г. «дворяновластием»), вторым столпом центральной политической власти, наряду с королём, являлся аристократический государственный совет. Он официально избирал короля, вводил налоги, принимал участие в обсуждении вопросов войны и мира; совместно с королём совет образовывал верховный суд страны. Существовал в Дании и сословно-представительный орган — ригсдаг, — но собирался редко.
В 1222 г. король Венгрии Андраш II под давлением знати был вынужден издать Золотую буллу, в которой утверждалось право баронов и прелатов на вооружённое сопротивление королевской власти в случае, если она нарушит их права и свободы. Право это официально существовало до 1687 г. С 1437 г. в Венгрии действовали ежегодные Государственные собрания, в которых участвовали представители высшей аристократии, дворянства, духовенства, а с 1445 г. — и горожан. Государственные собрания утверждали законы, вотировали налоги, избирали королей, ведали вопросами войны и мира, вершили верховный суд. Сословно-представительная монархия существовала и в Чехии. Сейм, где заседали паны (высшая аристократия), дворяне (шляхта) и горожане, собирался ежегодно, а иногда и чаще. С ним короли обсуждали все важнейшие вопросы жизни государства, прежде всего введение налогов. Юридически король полностью зависел от сословий. В 1526 г. королём Венгрии и Чехии стал правитель Австрии Фердинанд Габсбург, который предпринял серьёзные меры для усиления своей власти в обоих королевствах. «Но всё же принципы дуалистического управления… остались неприкосновенными. Фердинанд заставил оппозицию перейти в оборону, но не ослабил противоречий между сословиями, с одной стороны, и королевской властью — с другой»[150]
.В Польше уже к XIV в. в каждом из княжеств-земель, вошедших в королевство, практически все административные и судебные должности находились в руках представителей местной элиты. Эта практика была юридически закреплена Кошицким привилеем 1374 г., освобождавшим, кроме того, население княжеств-земель от подавляющего большинства государственных налогов и повинностей. С конца XV — начала XVI в. складывается политическая модель «шляхетской демократии», где королевская власть настолько слаба, что современные историки даже величают её «аномалией… на европейском фоне»[151]
. Король не мог созвать шляхетское ополчение, принять новые законы, ввести новые пошлины и налоги без согласия вального (общепольского) сейма, на котором заседали только представители дворянства (шляхты). На местах власть принадлежала провинциальным шляхетским собраниям (сеймикам). Шляхта получила привилегии, «какими не обладало дворянство ни одной другой страны»[152]: она освобождалась от каких бы то ни было материальных обязательств в отношении государства (за исключением выплаты небольшого налога на землю); гарантировалась неприкосновенность имущества и личности шляхтича; шляхта имела монопольное право владеть землёй и занимать государственные и церковные должности и т. д.