Русское самовластие. Власть и её границы, 1462–1917 гг.

Как и прежних наместников, воевод часто сменяли — например, «в Шуе с 1613 г. до 1689-го, в течение 76 лет было 52 воеводы, следственно на каждого приходится средним числом менее полутора года; в числе их многие пробыли не более года»[292].

Формально воевода принципиально отличался от прежнего наместника: он «не сбирал кормов с подсудных ему жителей, не взыскивал вир, не извлекал дохода из суда и преступных действий, не управлял посредством своих слуг и холопов, подлежал отчётности и ответственности. Наместник заведовал делами на себя, воевода на царя

[курсив автора. — С. С.]. Наместник был кормленщик, воевода правитель»

[293]. Но ключевые элементы «кормленщины» сохранились. Воеводы «обыкновенно… выбирались царём из числа просителей. Служилый человек, желавший получить воеводство, являлся в приказ с подписною челобитною… Просители обыкновенно писали в своих челобитных: „прошу отпустить покормиться“… Военная служба была собственно обязанностью дворянина; гражданская же считалась отдохновением от трудов, награждением за военные подвиги, доходом, пожалованным за прежнюю службу… Вследствие того же воззрения на гражданскую службу предписывалось иногда в гражданские правители определять людей не годных в военную службу; в 1661 г. велено было в воеводы и приказные люди отпускать раненых и пленников за полонное терпение, и впредь не раненых не определять в эти должности до указа… Один дворянин просил царя Алексея Михайловича о воеводстве. Царь послал спросить в Разряде, есть ли свободный город, в котором бы можно нажить пять или шесть сот рублей? и нашелся такой, а именно Кострома. Царь, послав его туда, сказал, чтобы он, нажив деньги, купил себе деревню. Воевода, отслужив урочные годы, донёс государю, что он нажил только 400 рублей. Государь велел тайно разведать, правду ли он сказал, и так как нашлось, что он брал только то, что ему приносили, а ничего не вымогал неправдою, то царь этому доброму человеку велел дать другой, более нажиточный город»[294]

.

Иногда воеводская должность рассматривалась как семейное достояние её обладателя: «В 1699 г., по смерти нерчинского воеводы Самойлы Николева, нерчинские дети боярские, служилые и жилецкие люди просили малолетнего сына его принять на себя его должность, что он и сделал. Господство родственных отношений, обычай назначать сына товарищем отца определили здесь выбор жителей, которые за недостатком законного постановления взяли на себя назначение временного воеводы. Царь [Пётр I] утвердил их выбор и, несмотря на несовершеннолетие Николева, назначил его за службу отца нерчинским воеводою, но так как он по молодости лет не мог управлять без руководства, то царь велел быть с ним подьячему с приписью, а дяде его, воеводе иркутскому, приказал надзирать за племянником»[295].

Общих правил воеводского управления не существовало, наказы, даваемые воеводам сверху, были всегда индивидуальны и чаще всего предоставляли им большую свободу рук: «…обыкновенно… предписывалось „делать по сему наказу и смотря по тамошнему делу и по своему высмотру, как будет пригоже, и как… Бог вразумит“… Понятно, какой простор давался произволу»[296]. Характерно, что каждый новый воевода «говорил, что предшественники его грабили, и разоряли жителей, но что впредь этого не будет. Эти выражения сделались даже обычною формою, которая повторялась во всех наказах»[297]. В 1695 г. Петром I был принят указ для Сибири о том, чтобы копии воеводских наказов были разосланы по городам, в случаях нарушений содержащихся там статей воеводами земские люди должны были посылать челобитные в Москву с изложением властных злоупотреблений. Но это не помогало — воеводские злоупотребления продолжались по-прежнему.