Рыболовы

— Да вдь въ одинъ монументъ къ Астахову въ кабакъ спорхать можно.

— Нтъ, ужъ ты пей ромъ. Вотъ ромъ, есть.

— Ну, ромъ, такъ ромъ. Доброму вору все въ пору, ваше благоутробіе.

Петръ Михайлычъ сталъ наливать ромъ въ стаканчикъ. Запахло жаренымъ масломъ. Егерь, уходившій въ это время въ сосднюю комнату, явился со сковородкой яичницы на таредк. Сзади его Анисья несла огурцы на тарелк. Черезъ нсколько минутъ вс выпили.

— Важно! — говорилъ Потръ Михайлычъ, потирая ладонью желудокъ и прожевывая огурецъ.

— Кушайте, кушайте яишенку-то, пока горяча, — предлагалъ ему егерь.

— Вотъ на ду-то меня и не тянетъ. Помъ. Куда торопиться! Вишь, она какъ еще горяча, яишница-то, даже кипитъ въ ней масло.

— Меня самого, ваше степенство, на ду никогда не тянетъ на утро, коли я съ вечера загулялъ, — сказалъ мужикъ и прибавилъ: — Да оно и лучше. Водка безъ ды всегда ласкове пьется. А только, ваша милость, безъ второго стаканчика нельзя, — улыбнулся онъ, — поднесите ужъ и второй. Вдь я въ двухъ сапогахъ хожу. Да и сами-то вы…

— Амфилотей! Найдется мн тамъ въ бутылк еще стаканчикъ водки? — спросилъ егеря охотникъ.

— Найтиться-то найдется, Петръ Михайлычъ, а только лучше-бы вы спервоначалу яишенки…

— Ахъ, ты, Господи! Ну, чего ты меня оговариваешь! Чего подъ руку говоришь! Терпть я этого не могу.

— Да вдь на выводковъ намъ идти надо, — вотъ я изъ-за чего.

— И на выводковъ пойдемъ. Все будетъ… А только не говори мн подъ руку. Черезъ это самое у меня икота всегда длается.

— Да вдь я къ тому, что еще утро. Лучше-же мы въ дорогу съ собой фляжечку захватимъ и на легкомъ воздушк въ лску…

— То само собой. Наливай.

Мужикъ бросился наливать Петру Михайлычу остатки водки, а себ ромъ.

— И чего ты, въ самомъ дл, ихъ милости, Петру Михайлычу, препятствуешь? Какую ты имешь праву? — обратился онъ къ егерю.

— Ну, ну, ну! Не теб меня учить политик! Я тридцать пять лтъ съ господами охотниками. Я егерь, прирожденный егерь, а ты мужикъ, сиволдай, — огрызнулся на него егерь. — Я съ графами да съ князьями бывалъ.

— И я графа Льва Петровича возилъ. Чего бахвалишься!

— Стаканъ! Оставь его! Не суйся! — крикнулъ на мужика охотникъ. — Пей.

— Еще разъ съ здоровьемъ, ваша милость, поздравляю! — сказалъ мужикъ и выпилъ стаканъ.

Выпилъ и охотникъ. Въ голов его уже порядочно шумло. Егерь опять приступилъ къ нему:

— Съшьте вы хоть кусочекъ яишенки-то. Иначе зачмъ было и требовать ее?

— Ты требовалъ. А я ни въ одномъ глаз… Вотъ ежели-бы раковъ…

— Да не желаете-ли, ваша милость, я сейчасъ побгу и скажу, чтобы мальчишки ловили въ рчк? — засуетился мужикъ. — Вдь у насъ только для господъ и ловятъ.

— Ваше степенство! Петръ Михайлычъ! Когда-же на выводковъ-то? — строго крикнулъ егерь. — Кушайте тогда чай, коли яичницу сть не можете, одвайтесь да я пойдемте. Собачка по васъ плачетъ, ружье стонетъ.

— Сейчасъ, сейчасъ… — заговорилъ охотникъ. — Экій какой ты, Амфилотей, ретивый!

— Да вдь надо-же хоть одну птицу убить, коли на охоту пріхали. А ты, мужикъ, пошелъ вонъ!

Егерь взялъ за плечи мужика и выпихалъ его за дверь.

III.

Уже было около одиннадцати часовъ утра, а Петръ Михайлычъ все еще не могъ выбраться изъ охотничьей сборной избы въ лсъ на охоту. Впрочемъ, онъ уже одлъ брюки и высокіе сапоги, перетянутые ремнями выше колнъ, и наполнилъ водкой охотничью фляжку. На стол стояла уже новая, на половину выпитая бутылка водки, и самъ Петръ Михайлычъ, хвативъ на старыя дрожжи нсколько стаканчиковъ, былъ уже изрядно пьянъ. Егерь пересталъ и звать его въ лсъ на выводковъ куропатокъ, а бродилъ изъ угла въ уголъ и бормоталъ:

— Такъ я и зналъ, такъ я и предрекалъ, что эти выводки доктору Богдану Карлычу достанутся. Какой вы теперь охотникъ! Вамъ теперь не дойти до выводковъ-то!

— Врешь. Въ лучшемъ вид дойду, дай только мн въ аппетитъ войти и позавтракать хорошенько, отвчалъ Петръ Михайлычъ. — Вотъ Анисья грибы изжаритъ, я въ аппетитъ войду — и посл завтрака отправимся. Куда намъ торопиться? Надъ нами не каплетъ.

Егерь махнулъ рукой.

— А къ двнадцати часамъ того и гляди докторъ Богданъ Карлычъ прідетъ. Онъ общался сегодня пріхать. Прідетъ и потребуетъ, чтобы я съ нимъ на охоту шелъ и дичь ему указалъ.

— А ты не ходи.

— Какъ я могу не ходить, ежеіи я свободенъ? Докторъ такой-же членъ охотничьяго общества, такія-же деньги платитъ, какъ и вы.

— Врешь, опять врешь. Ты не свободенъ, ты занятъ, ты со мной, и какъ только докторъ подъдетъ съ изб, такъ мы съ тобой и отправимся.

— Да вдь у васъ ужъ и теперь ножной инструментъ плохо дйствуетъ, такъ какъ-же отправляться-то?

— А Стаканъ-то на что? Стаканъ довезетъ до выводковъ. Стаканъ! Ты тутъ?

— Здсь, ваша милость, — послышалось изъ-за перегородки и показался мужикъ Степанъ. — Могу-ли я отойти отъ вашей милости, коли вы тутъ! Мы вс дла бросимъ, а около вашей чести будемъ присутствовать.

— Такъ закладывай лошадь въ телжку. На выводковъ со мной подешь! — отдалъ приказъ Петръ Михайлычъ.

— Въ одинъ монументъ, ваше степенство! — засуетился мужикъ.