Рысюхин, ну вы и заварили!

Делать нечего, надо вызывать дружинника на фургоне, поскольку Семёныч, едва высадив меня на крыльце бровара, уже уехал домой. Подумав, согласовал с Иваном Антоновичем более сложный манёвр: двое дружинников поедут на двух автомобилях, один на фургоне в Смолевичи, где они оба и останутся, а второй заедет за мной на пикапе.

«И зачем эта рокировка? Зачем вообще гнать машину в город, если ты будешь в имении⁈»

«Как зачем⁈ Чтобы, когда начнётся, доктора быстрее привезти!»

«В смысле? Надо же Машу в больницу везти, или вы дома рожать собрались⁈»

«Конечно, а как ещё?»

«В роддоме же!»

«Не, деда, не знаю, как там в твоём мире, у нас в больнице рожают только те, кто не могут позволить себе позволить организовать уход на дому. Индивидуальный уход. Если речь идёт о жене человека с титулом, то рожать в больнице она может только в двух случаях: если род обнищал так, что кроме титула ничего не осталось, или если эта больница принадлежит её мужу».

«А у нас считается, что домашние роды — это безответственность и удел фриков».

«Кого⁈»

«Странных людей с неочевидной логикой. Хотя есть сторонники у такого подхода, но это до первых осложнений, когда выясняется ВНЕЗАПНО, что роженица и ребёнок, которых нужно спасать — здесь, а врачи с оборудованием, диагностическим и лечебным — где-то там, в больнице».

«Ты чего так завёлся⁈»

«Извини. Был случай, знакомая одна, не слишком близкая, так погибла, причём, дурища, даже не сказала никому, что рожать собралась, потому что домашние были против такой затеи. Зато подружка, тупень самовлюблённая, активно „за“, и уговорила. А как начались проблемы — та самая подружка просто собралась и сбежала, потом делала вид, что её там не было вообще, но кое-что из вещичек забыла. Муж роженицы, как чувствовал, прибежал с работы, когда жена перестала на телефонные звонки отвечать, вызвал „Скорую“. Ребёнка спасли, а его мать — нет, слишком большая кровопотеря, она даже до больницы не доехала».

«Дед, ты мне зачем эти все ужасы рассказываешь⁈ У нас будет здесь и акушер с санитаркой, и даже целитель! А я теперь спать не буду, из-за ужасов твоих!»

«Ну, ты спросил, чего я завёлся — я ответил».

«Лучше бы ты сказал, что долго объяснять, вот честное слово!»

Вот интересно получается: спешил, как мог, а до дома добрался только к полудню — при том, что в Минск приехал к пяти утра. Это можно было бумаги в жандармерию занести, выехать из Минска поездом в девять тридцать, договорившись с воеводой своим, чтобы меня в Смолевичах встретили с поезда. И был бы дома как минимум на полчаса раньше.

«Это потому, что спешить надо не торопясь, без суеты, а заранее продумывая свои действия».

«Не нуди — меня, вон, жёны встречают!»

Соскучился я по ним! Да и они по мне тоже, судя по всему. Сначала загнали мыться с дороги, потом за стол и уже там, не утерпев, стали расспрашивать о моих новостях и хвастаться своими. Даже Варвара Матвеевна, обедавшая с нами, такое нарушение этикета проигнорировала, сделав вид, что «о делах» — это одно, а «о новостях» — это другое. Правда, как-то незаметно девочки мои перешли к упрёкам, что они меня ещё вчера ждали, что я не торопился и, наверное, вообще уже забыл и разлюбил. Вот где логика, я же здесь, с ними⁈

«Нет там логики, одни эмоции! И вернутся она не сразу, месяца через два-три, если повезёт. Вынимай заначку!»

Дед после поэтических откровений Васи Подосиновикова напел мне одну песню, которая, как он сказал, будто про нас написана, недаром там с самого начала про май поётся, а мы ведь оба майские. Пришлось просить гитару, которую тут же и принесли.

'За то, что только раз в году бывает май

За тусклую зарю ненастного дня[1]…'

Девочки как-то расчувствовались ну уж очень сильно, особенно на третьем куплете, а на последних повторениях припева вообще рыдали, обнявшись. Вот что с ними делать, а? Сел посерёдке, обнял обеих и приготовился отдавать только что надетую рубашку в стирку. Слезоразлив прекратился только через полчаса, я был прощён и объявлен «Просто прелестью», поскольку даже в самых диких местах думал о своих домашних. Поймал себя на том, что слушаю о местных новостях с тем же странным удовольствием, с которым шёл по Смолевичам утром. Или всё дело в том, кто именно рассказывает?

Среди новостей были и забавные, например, что Миша и Маша Шипуновы не забыли про такой аттракцион, как кормление кенгуранчика, приезжали если не ежедневно, то через день. Не надоедало им, понимаете ли. А кенгуранчики, как оказалось, легко приручались — ну, или готовы были продать себя за тыкву. Так или иначе, но теперь уже добрый десяток зверюг, едва увидев близнецов неслись к ним со всех лап и вели себя как настоящие кошки, даже головой точно так же тёрлись, отчего детей порой роняли. Ульяна даже сделала несколько фотографий этого процесса — Миша и Маша среди кенгуранчиков, и даже верхом на них, отослала в ателье в Смолевичах и подарила детям. Те были в неописуемом восторге, заявив, что «в гимназии все от зависти сдохнут».