Рыцарь курятника

пользуясь своими привилегиями, переступил за балюстраду кровати. Поклонившись Людовику XV, он сказал вполголоса, так чтобы придворные не слышали:

– Не угодно ли вашему величеству сейчас удостоить особенной аудиенции монсеньора де Мирнуа, начальника полиции и меня.

– Разве это не терпит отлагательств? – спросил король.

– Да, государь.

Людовик XV выпрямился с видом, полным достоинства, который он умел принимать, когда этого требуют обстоятельства, объявил:

– Месье де Мирнуа, месье д'Аржансон, месье Фейдо де Марвиль, ступайте ожидать моих приказаний в мой кабинет!

Все трое поклонились и вышли из спальни среди возрастающего недоумения тех, которые оставались.

XV Маркиз д'Аржансон

Король, озабоченный, в задумчивости сидел в большом кресле. Напротив него, на табурете, сидел епископ Мирнуа. Фейдо де Марвиль стоял перед столом, на котором лежал его открытый портфель. Ренэ Луи Войэ де Польми – маркиз д'Аржансон, министр иностранных дел, стоял между королем и епископом, прислонившись к высокой спинке большого кресла. Эти четыре особы собрались в кабинете короля.

– Государь, – начал маркиз д'Аржансон, – простите мне, что я вдруг помешал вашему отдыху, но обстоятельства серьезны, и преданные слуги короля не должны останавливаться перед препятствиями.

– Что случилось? – спросил Людовик XV.

– В Париже, государь, происходят странные события.

– Опять?

– Вашему величеству известны все донесения о Рыцаре Курятника, которого полиция пока никак не может отыскать?

– Да.

– Вы не забыли, государь, дела княгини де Морсон, бриллиантов Аллар, открытой войны, объявленной графу де Шаролэ, и пожара его отеля?..

– Я знаю все это и знаю еще, – отвечал король с заметным раздражением, – что этот негодяй до сих пор орудует в столице моего королевства. Ведь я приказал начальнику полиции арестовать его в течение десяти дней.

Де Марвиль низко поклонился.

– Государь, – сказал он, – я сделал все, что мог сделать преданный подданный и верный слуга. Если мне не удалось исполнить ваше приказание, то лишь потому, что это оказалось невозможным.

– Месье Фейдо, – отвечал король, – я не сомневаюсь ни в вашей преданности, ни в вашей верности, но я вижу, что вы не смогли исполнить данного вам предписания.

Начальник полиции поклонился опять еще ниже и ничего не ответил.

– Государь, – продолжал маркиз д'Аржансон, слушавший с нетерпением, – я умоляю ваше величество удостоить меня вниманием на несколько минут и позволить мне следовать по пути объяснений, который я считаю лучшим для достижения цели.

– Говорите, – сказал король.

– Г осударь, 31 января, то есть три недели назад, в продолжение двадцати четырех часов в Париже случились четыре происшествия, в равной мере странные и важные. Первое – похищение и попытка убийства Сабины Доже. Самая глубокая и непроницаемая тайна окружает это дело. Кто похитил и ранил эту девушку? Зачем ее похитили и ранили? Печально признавать, что правосудие положительно не знает, кто убийца и какая причина руководила им. Правосудие подозревает, предполагает, но утверждать не может ничего. Второе происшествие, случившееся в ту же ночь, с 30 на 31 января, – пожар отеля Шаролэ. Тут сомневаться уже не приходится: отель поджег Рыцарь Курятника, предварительно ограбив его. Его письмо, письмо остроумное и дерзкое, которое вы читали, государь, не оставляет у нас сомнений.

– О! Если бы Рыцарь Курятника нападал только на графа де Шаролэ, – сказал Людовик XV, – я предоставил бы им самим бороться и не занимался бы ни тем ни другим.

– К несчастью, государь, Рыцарь занимается не одним графом. 31 января – ваше величество, вероятно, это помните, – я узнал, что агент Польши, посланный к его высочеству принцу Конти, должен был приехать инкогнито в Париж ночью через Венсенскую заставу. Я говорю об этом при монсеньоре Мирнуа, – продолжал д'Аржансон, переменив тон, – потому что знаю его неизменную преданность королю, ведь это самый достойный и самый праведный из наших епископов, и я могу без опасения доверить ему самые важные тайны.

– Я согласен с вами, месье д'Аржансон, – благородно сказал король.

Епископ поблагодарил короля склонив голову.