Рыцари былого и грядущего. Том II

– Не соглашусь, – Глеб стал серьёзным. – Обрушились твои представления о жизни, а жизнь сама по себе какой была, такой и осталась, не получив ни малейших повреждений. Жизнь не любит, когда её строят на самообмане. И для тебя пришло время посмотреть правде в глаза.

– Глеб, это даже не большевизанство, им просто на всё наплевать – и на Шмелёва, и на Островского, и на Советскую власть, и на Парижскую коммуну. Они хотят только устроиться комфортнее и если знают к тому средства, так ни одним из них не побрезгуют.

– Это так, mon ami, это истинно так, – Глеб грустно улыбнулся. – И что ты теперь будешь делать?

– Жить есть на что, родители давно уже подарили мне небольшую ренту. Непонятно только, зачем жить?

– Есть у меня одна мысль, Ансельм. Давно вынашиваю, а сейчас, кажется, время пришло. Давай съездим в Нормандию, в Провемон.

– А что там?

– Женский православный монастырь. Я бы в издательстве тоже долго не проработал. Сейчас скопил деньжат, собирался уйти, а тут и ты освободился.

***

– Откуда вы, такие благочестивые? – спросила Глеба и Ансельма игуменья, грузная пожилая женщина с тихим спокойным лицом.

Друзья охотно рассказала о себе. Мать игуменья не выразила ни удивления, ни восхищения, ни сомнения. Она помолчала немного, казалось, глядя куда-то вдаль, а потом мирно и дружелюбно сказала:

– Ну что ж, ребята, становитесь на послушание. Поживите у нас, сколько поживётся. Богослужений старайтесь не пропускать.

Ребята охотно делали всё, о чём их просили, в основном – в саду и на грядках, а порою и просто на побегушках. Уставали очень сильно и не столько даже из-за работы, сколько из-за богослужений. Раньше им казалось, что в Церкви они – свои люди, но на деле оказалось не так. Они и представления не имели о том, что такое жизнь церковного человека, тем более – монастырского трудника. Духовник монастыря, старенький иеромонах, многое им объяснил, велел кое-что почитать и принял первые в их жизни сознательные исповеди. Они с увлечением погрузились в трудный и радостный мир настоящего православия. Поселили их на некотором удалении от монастыря, и с монашками, кроме благочинной, они, конечно, почти не общались, но постоянно видели их в храме и иногда обменивались короткими репликами.

Монахини были удивительны. Все они говорили по-русски, хотя, порою, уже с выраженным акцентом – большинство из них родилось во Франции. Впрочем, это ничего не меняло, да и вообще ничего не значило. Они были настоящими. Русских из себя не изображали, в «исконность и посконность» не играли, акцента совершенно не стеснялись. Держали себя очень ровно, доброжелательность выражали в основном глазами и всё время тихо улыбались. Для монахинь явно не имело никакого значения, что один из трудников – русский, а второй – француз. Таков был дух монастыря – национальность здесь растворялась в религиозности.

Как-то перед сном Глеб, в изнеможении упавший на койку, сказал:

– Я всё думаю про нашу белую эмиграцию. Нельзя без слёз смотреть на их потуги остаться русскими. И православие для них – лишь некий элемент национального самосознания. Они держатся храма, как островка Родины, они и православные только потому, что русским так положено. А вот ты, Ансельм, если бы тебя судьба забросила в Россию, стал бы держаться католицизма, только потому, что ты француз?

– Я франк. Я держусь веры Меровингов и Каролингов, а таковая есть православие.

– Ну-ну-ну… Не кипятись. Никто у тебя Родину не отнимает. Хочешь считать себя франком – на здоровье, только подумай о том, много ли это тебе даёт? Может быть, твои предки были галлами, которые держались религии друидов, а, может быть, готами, исповедовавшими арианство, да ведь и франки до крещения Хлодвига были арианами. Если для тебя очень важно, что твоя вера – вера твоих предков, так это значит, что для тебя вера вообще не очень важна, ты, скорее всего, предкам и поклоняешься. А в моём роду, наверное, можно отыскать и татарина-мусульманина, и поляка-католика, и немца-протестанта, не говоря уже о предках – язычниках. И какой же веры мне теперь придерживаться, если я буду ориентироваться на свою национальность, каковую и установить-то толком невозможно?

– По-твоему, это имеет отношение к трагедии белогвардейцев?