Все. Точка. Можно входить в положение, сочувствовать, можно, наконец, верить, не замечая скептической улыбочки Зайцева. Хватит.
Он выглянул за борт. Так и есть: работы сделано на полдня, а их прошло пять... Разбудить, и пусть пишет заявление. К чертовой матери. Оформить, в самом деле, кого-нибудь из студентов, их тут много, заняты от силы полдня. Пусть бы работали по двое, в охотку, а деньги не пропадут. Купим, к примеру, телевизор в кают-компанию...
— Решил наконец? — Борис Петрович тоже поглядел на облезлый борт. — Давно пора гнать его в шею!
И ни грамма сомнений в том, что великие идеи важнее судьбы одного человека! Что ж ему ответить? Что все равно не хочется терять веру в Феликса? Что нельзя ставить на человеке крест, от которого ему не избавиться?
— И надо спешить, — доносилось до Северянина. — Мы получаем подводный аппарат, надо приниматься за береговую базу, вместе с водолазкой. Набирать экипаж гидронавтов — твои дела, и люди тебе нужны надежные.
Владимир с тоской подумал о Светлане. После трехдневной отлучки в город он даже не узнал — где она, как? Что же это за жизнь? Разве можно одному человеку успеть сразу столько?
— Ты хочешь, чтобы у меня башка лопнула?
— Я хочу, — твердо сказал Зайцев, — чтобы ты повзрослел.
Немного успокоило Владимира, что у дома на дюнах было наконец прибрано. Правда, глаза у Феликса безумные и виноватые, как у собаки. Он что-то бормочет, сует в рот папиросу, натягивает штаны.
— Ты когда-нибудь задумывался, зачем существует завтрак, физзарядка? — Владимир чувствует, что говорит какую-то ерунду, но так легче остаться спокойным. — Ты хотя бы веришь, что можно... ну сколотить стол и быть на минутку счастливым? Потому что за ним будут сидеть люди. Им будет удобно и приятно...
— Подожди, ну... — Феликс даже забыл похвастать новыми полками, а вышли они очень симпатичные. — Не могу я один, пойми! Я никогда не работал так.
— Зачем брался? — не давая паузы, наступал Владимир.
— Попробовать. Хотел вместе... Я надраил леера.
— К чертям леера!
— Но это красиво! — Феликс уже проснулся, и они шагали рядом к шхуне. — Ты сам говоришь...
— Да, я сам говорю, сам делаю, сам думаю. Но я не буду решать за тебя, в какой руке держать молоток и как кроить фанеру. Работа не в том, чтобы махать руками в свое удовольствие, думать надо, выполнять долг! Проклятье, бросаешь тут семью, нет, чтоб позагорать с женой, тащишься в город, в жару, а ему... На солнышко даже выйти, на такой шхуне у моря поработать и то лень!
Ну вот, все-таки сорвался. Все оттого, что не увиделся со Светланой. Обидно же, отпуска у нее осталось вовсе ничего, а тут надо за двоих выкладываться!
Впрочем, стой. Сам знал, что так будет. Зайцев предлагал студентов сразу — отказался. Все благие порывы! Теперь уж надо быть последовательным. Постараться быть. Найти больное место. Есть же у него больное место?
— Жаль. Я думал, у нас будет хороший экипаж на подводный аппарат. Ты летчик, сам бог тебя произвел в гидронавты... А теперь езжай в город, увольняйся. Несостоявшийся Пикар!
Это был, конечно, удар ниже пояса, но выхода у Владимира не оставалось.
— Что за аппарат? — Феликс остановился. — Название — я их все знаю.
— У Зайцева спросишь. Или у директора. Когда приказ понесешь на подпись или там заявление. Как хочешь. Мне поручено набирать экипаж, на учебу ехать, береговую базу строить. Вопросы есть?
— Подожди, Володька. Ну я буду работать, честно. Все вечера, ночами — как хочешь. Ну последний раз!
— Не надо — как я хочу, надо, чтобы ты хотел сам!
Они стояли посреди дороги, и их объезжали машины. На миг Владимиру стало не по себе: Феликс смотрел на него зверем, набычив плечи в дурацкой позе культуриста. Вот сейчас он проведет один из своих смертельных приемов — и нет хорошего человека Северянина!
— Ну сделаешь ты эту шхуну с кем-то другим, — сказал Феликс звонко. — Будешь вылизывать ее, чтобы потом какой-нибудь богодул из зайцевской группы ее спалил? И никто не вспомнит, и тебе вспомнить будет нечего. Потому что живешь ты по-зайцевски, даже вокруг посмотреть некогда. Зачем ты ехал сюда? Сидел бы на заводе, там все работают. А живут — здесь. Ты думаешь, я не умею? А я не люблю, когда один и когда без смысла. Зайцев вон говорит, будут строить водолазку на берегу, уже приступают. На кой же эта шхуна?
Феликс перевел дух. Он устал и был доволен собой. Он снова был красив, снова в седле и с саблей наголо. И нанес последний свой удар:
— Но я буду работать только из уважения к тебе. Потому что ты можешь меня понять, можешь! Нам нужно быть вместе. И на первое погружение в аппарате мы пойдем вместе!