— Ладно, — сказал Владимир. По мере того как Феликс тащил себя из болота непереносимой для него вины и вновь взбирался на любимого коня, Северянин все отчетливее понимал: исправить его — невозможно. Понимал и другое, более важное и для себя неожиданное: его исправлять бессмысленно. Этому человеку удается всегда быть самим собой: и в подавляющей искренности, в железном отрицании всего, что требует труда и не приносит немедленной радости; он — совершенен. И не сломать то, в чем природа достигла совершенства.
— Ладно. Я могу и понять и оправдать тебя тыщу раз. Но все это пустое. Потому что истина только одна: человек хорош в деле, а не наоборот. Идем, выкинем лес, заводскую машину надо отпустить.
Они выгрузили полмашины, когда появился Зайцев.
— Размяться что ли?
— Разомнись, — сказал Северянин с кузова. — Можно носить в штабель. Забыл, наверно, чем пахнет настоящая работа?
— Да знаю — потом! — засмеялся Зайцев, скинул рубашку и подозвал одного из плотников: — Ты свободен? Иди помоги.
Когда доски были уложены в столярке, Борис Петрович быстро переговорил с шофером и сел в кабину.
— Ты куда, эй! — запротестовал Владимир. — Мне на заводе голову скрутят, если машину задержу. В другой раз уж точно не дадут.
— Я недолго, объеду кой-кого. Времени нет! Полчаса, и отпущу.
Зайцев побывал в гараже, заехал в Князевград, уверенным жестом открыв недавно установленный Князевым шлагбаум. Поднялся по крутой дороге в канцелярию — закрыто. Тугарина нигде не было. Потом остановился возле аквариальной, где на втором этаже здания, еще не подведенном под крышу, царило необычное затишье.
Коля Соловьев сидел у микроскопа в крошечном кабинете старой аквариальной. Коротко оглянулся, услышав шаги, и тут же молча вернулся к своему занятию.
— Где монтажники? — спросил Зайцев.
— Собрались уже. Машину ждут, — мрачно ответил Коля.
— Почему? Кто им мешает работать?
— Тебе лучше знать, почему Тугарин не оплатил последние акты. Мужикам зарплату не дают.
— Так, — сказал Зайцев. — Такими вот методами... Где акты?
Коля пожал плечами.
Борис Петрович влез в машину, погнал к Дружкову в столовую. Слава, к счастью, был на месте.
— Где Герман?
— Уехал на комбинат, кажется, — сказал Слава удивленно. — Ты че, как с цепи сорвался?
— Ключ мне! — крикнул Зайцев.
— Какой?
— От канцелярии, быстро!
Получив ключ, он подлетел на машине к канцелярии, перевернул в столе Тугарина все папки и в конце концов отыскал нужные акты под стеклом на столе.
Дальше его путь лежал к дому. Здесь Борис Петрович добыл из потайного ящичка, спрятанного за книгами, пачку новеньких пятерок, упакованную банковской лентой, подумал секунду, порвал ленту, два десятка банкнот вернул в ящичек.
Прислушался: за стеной у Тугарина тихо. Значит, уехал.
Сунув деньги в карман, схватил портфель и снова подъехал к аквариальной. В главном аквариумном зале монтажники раскладывали красивые стеклянные трубы и краны по ящикам, забивали крышки — до лучших времен.
— Отставить, ребята, — с порога крикнул Зайцев. — Все в порядке, работаем. — Он подошел к бригадиру: — Извини, Кузьмич, маленькое недоразумение вышло. Но все в порядке. Я вам даю аванс... по полсотни хватит?
— Да хватит, куда их! — добродушно согласился бригадир.
— Даю без расписки. Сейчас еду в город, зарплату вам привезу — отдадите.
— А как же, Петрович, — остановил его бригадир, — подмогу, Николай сказал, тоже сняли от нас. А мы без нее никак. Сварщик нужен и слесарь.
— Будут. Распаковывайтесь.
В кабинетике Соловьева Борис Петрович решительно сдвинул в сторону микроскоп и тетрадку с Колиными записями. Коля встал, поглядел на него с враждебным недоумением.
— Оставь своих кукумарий, не время, — сказал Зайцев. — Акты я оплачу завтра же. Парням аванс выдан, будут работать. Но свою подмогу обеспечь, понял? Слесаря и сварщика.
— Где я их возьму?
— Ты забыл про себя, Коля. Лучшего слесаря и сварщика я не знал. Надо закончить монтаж любой ценой, черт с ним, со вторым этажом, — тогда пусть откладывают. Мы переедем и спалим этот сарай к чертовой матери! А тогда и водолазку не грех начинать...
Коля улыбался.
— Узнаю Зайцева, порядок! Ты уже едешь?
— Уже уехал. Володьке передай, машину доставлю на завод вовремя.
Опадали, отцветали июльские страсти и надежды. Откипели душные туманы, отсыпались липкие дожди, загустела матерая зелень, скрывая мелкие пороки земли. На песчаных пляжах, в колючих лесах трехметрового шиповника зарделись, маня птичьи стаи, крупные, размером с луковицу, оранжево-красные плоды.
Но собирать их некому: отдыхающие — усталые, пресыщенные красотами скал, бухт и островов — лежали на песке, уже нечувствительные к острому жару солнца, размышляя о скором возвращении в город. Порой и скучали, что греха таить: природа молчалива для тех, кто пришел к ней лишь как зритель. Это немой театр, где надо знать азбуку немых и жить их жизнью, иначе скоро наскучит.