— Ты плохой начальник, — произнес он обычной скороговоркой. — Ты совсем не умеешь планировать свое время.
— Тебе чего? — поморщился Зайцев, перекладывая бумаги.
— Камина хочу! — Северянин ударил себя в грудь непомерно большим кулаком, так, что в груди зазвенело. — А я в жизни кирпича не клал.
На круглых морских часах над столом Зайцева было половина третьего.
— Ладно — после работы, — невозмутимо сказал Борис Петрович. — Ты, кстати, с лебедкой разобрался?
Это, конечно, был вопрос только по форме. По сути это был приказ — разобраться. Но он привык слышать приказы от своего друга. Даже забавно.
Подружились они уже давно, десять лет тому. Зайцев тогда явился на завод договариваться о каких-то железках для какой-то там станции в бухте Причастия. В общем — детский лепет по заводским понятиям. Людям некогда присесть, сразу несколько судов сдавалось, помнится, Регистру, а это каждый знает, что такое: всеобщая беготня, ругань. И никуда не денешься. Регистр — это свято.
И вот среди такой будничной заводской картины является субъект невзрачной внешности, при язвительном взгляде и такой же манере говорить. Да еще, кажется, и при бороде, чего заводской люд в те времена борьбы с пижонством терпеть не мог.
Приходит он прямо к начальнику цеха и начинает говорить о фермах для пирса. Заказ копеечный, но гарантийное письмо у субъекта по всем правилам, от какого-то рыбокомбината, о котором на заводе и не слыхали никогда. Ради чего начальник цеха будет уговаривать своих мастеров и работяг отвлечься от привычного и выгодного дела на это, копеечное?
Тут-то и начал Зайцев расписывать красоты своей бухты Причастия да звать летом в гости. Сам того не ожидая, он попал в точку: у завода вопрос с базой отдыха был самый больной. То есть, базы никакой не было вовсе, н места в пригородной зоне не давали. Причастия, правда, далеко, но у завода свой катер, это упрощало дело.
А Владимир понял, что именно об этом он и мечтал давным-давно: иметь возможность летом пожить у моря. И не бездельно пожить, а активно, при деле и при хорошей компании, потому что иначе — разучился.
Лебедку нужно было привести в рабочее состояние после нескольких лет, проведенных ею под открытым небом на заводском дворе, и установить на берегу. Но дело уперлось в гаечные ключи. Они оказались закрыты в складе, и открыть его мог только водолаз Санька Носов, уехавший на неизвестное время в город. Проще всего да и разумней было подождать. Но ведь Зайцев не отстанет, предложит поискать. Можно, конечно, пойти к механикам в гараж или к Князеву, в его пряничный городок, где есть все что угодно. Но при этом придется восхищаться какой-нибудь новой тропинкой из пластика, проложенной между лабораторией и кухней. Не хочется.
— Я бы ее разобрал, твою лебедку, — сказал Северянин решительно. — И ровным счетом ничего не изменится в мире. Но когда приедет мое семейство, когда захочется водопровода и прочих благ цивилизации, а твои вещи на рыбокомбинате выбросят из квартиры на улицу, потому что ты там не живешь уже два года, а место занимаешь, вот тогда ты заскребешь в затылке.
— Откуда ты на мою голову? — Зайцев встал, ворча. — Хоть бы не забывал, чего мне стоило придумать и обосновать твою должность, вытащить тебя из города...
Пусть поворчит, думал Северянин. Потешит свою совесть. Не привык он уходить с работы раньше времени, ведь кроме работы у него ничего и нет. И уходить — некуда, не к кому. Да и камин интересует его, пожалуй, лишь по давней привычке потягаться с Князевым.
...Камин получался. Работали лихорадочно, без перекуров и без устали. И чем явственнее вырисовывалась топка, дымоход с заслонкой, тем быстрее хотелось класть дальше.
Друзья не заметили наступившей ночи. Они карабкались вверх, к потолку, сквозь потолок — на чердак и сквозь крышу — к звездному небу с размашистой Кассиопеей прямо над головой. И вслед за ними туда же, к небу, тянулось внушительное, дорогое сердцам сооружение.
Неструганые доски пола застелили фанерой. Перевернутый ящик, установленный перед камином, украсился парой банок консервов, хлебом, бутылкой вина. Не в силах вытерпеть положенных для высыхания кладки двух дней, на просторном поде камина развели веселый костерок. Затаив дыхание, следили: куда пойдет дым? В трубу или в комнату? И когда дым, несмотря на безветрие и сырой дымоход, пошел, как положено, вверх, крик восторга потряс унылые стены пустого дома.
В эту же минуту погас свет: электростанция работала только до двух часов. Но это ничуть не смутило ликующих и смертельно усталых рыцарей мастерка — им светил камин, настраивая на неспешную беседу.
— Ох, как все болит! — блаженно простонал Северянин. — Дохлятина конторская, так тебе! Нет, великая штука — приложить руки к делу!