Ржавчина

Тысячи внковъ и крестовъ изъ иммортелей живыхъ цвтовъ двигались съ толпой, оживленной и веселой, какъ всегда. Вра подъхала къ воротамъ кладбища. Ей не дали пройдти двухъ шаговъ, какъ окружили съ предложеніями купить — кресты и внки всхъ величинъ и цвтовъ, совали въ руки изображенія гробовъ и склеповъ, сдланныхъ изъ папье-маше.

Кладбище было уже полно народу. Все двигалось, шумло, болтало, смялось… На могилахъ лежали цлыя горы внковъ, кругомъ сидли и стояли родные, знакомые тхъ, кто лежалъ подъ этими внками. Видно было, что на многихъ могилахъ сидли и совсмъ чужіе люди, считавшіе долгомъ чествовать этотъ «праздник мертвыхъ». Вра прошла дальше.

Везд толпы народа, старые и молодые, женщины и мужчины; все говорило, перебивало другъ друга, шумло…

Солнце уже начало спускаться и золотистыми лучами освтило пожелтвшіе листья каштановъ и дубовъ, темные стволы ихъ, красивыя лица блузниковъ, поддльные цвты на шляпахъ француженокъ, мраморныя и чугунныя изваянія здсь и тамъ на могилахъ.

Одиночество, сиротство чувствовалось еще жгуче, еще остре, здсь, среди этой толпы, умющей везд веселиться, изо всего сдлать праздникъ…

Кладбище идетъ террасами.

Вра взошла по лстниц наверхъ и увидла опять цлые ряды могилъ, но народу было меньше, и чмъ дальше шла она, тмъ толпа становилась все рже и рже.

Вдали, гд тни было меньше, она увидла три могилы — дв большія и одну между ними маленькую — точь-въ-точь какъ тамъ, дома… Она взошла и сла на одну изъ нихъ. Кругомъ было тихо, торжественно тихо, хоть въ воздух стоялъ какой-то непонятный гулъ: человческіе голоса, шумъ экипажей за стнами кладбища — все слилось вмст.

Вра сидла неподвижно на могил, - мысль какъ будто оторвалась, улетла куда-то; она не могла отдать себ отчета, гд она — у себя, у дорогихъ ей могилъ, или далеко, среди чужаго народа.

Она видла передъ собой могилу, въ которую, полгода тому назадъ, опускали ее, дорогую, хорошую маму… Какъ ей не хотлось умирать, какъ надо было ей жить!… Сколько было борьбы съ нежданной, внезапно подкравшеюся смертью! Это было что-то невроятное. Изъ молодой, красивой женщины, такъ горячо относившейся къ дтямъ, такъ страстно принимавшей къ сердцу каждое страданіе — въ десять дней сталъ холодный трупъ, спокойно улыбающійся на вс слезы, на отчаянные вопли окружавшихъ. То же изящное очертаніе головы, тотъ же, точно изъ мрамора высченный, носъ, черныя брови, чудный лобъ… Только похудла немного… Только спокойствіе, равнодушіе ко всему окружающему — не ея…

Но пока еще лежала на стол и даже потомъ въ гробу, все какъ будто еще не совсмъ оторвалась, не совсмъ потеряна… Когда же опустили въ глубокую яму, засыпали желтой землей и умяли вотъ этотъ холмикъ, что теперь уже усплъ оссть…

— Madame! — услышала Вра надъ головой низкій мужской голосъ.

Она подняла глаза и увидала высокаго ливрейнаго лакея съ громаднымъ мховымъ одяломъ въ рукахъ.

— Позвольте потревожить васъ, сама княгиня идетъ сюда, — почтительно сказалъ ей лакей и сталъ разстилать одяло на могилу и возл нея.

Вра встала.

За лакеемъ направлялась къ этимъ же могиламъ цлая семья. Впереди шла старуха, въ сдыхъ букляхъ, въ нарядной шляп съ цвтами. Она опиралась на руку просто одтой двушки, съ вопросительнымъ выраженіемъ лица. За ними шли дти, гувернантка, два молодыхъ человка.

— Какъ я не люблю, когда чужіе садятся на мои могилы! — громко прошамкала старуха.

Вра хотла извиниться, да не стоило.

Они обдали въ этотъ день вс вмст. Вр не хотлось опоздать къ обду, такъ какъ она дала слово Александр Аркадьевн непремнно участвовать на ея обд, на который былъ приглашенъ знаменитый баритонъ, длавшій очень много шуму въ Париж. Она слышала про него въ Петербург, онъ бывалъ въ свт и пользовался громаднымъ успхомъ у дамъ.

Съ Боловцевой въ Париж онъ встртился какъ старый знакомый и на другой же день посл дебюта далъ слово обдать у Алекоандры Аркадьевны.

Когда Вра вошла въ залу, вс уже были въ сбор и сейчасъ же стали занимать мста. На этотъ разъ обдали въ маленькомъ салон Боловцевой.

Вся комната была пропитана запахомъ розъ и фіалокъ, цлая гора которыхъ украшала середину стола. Отъ четырехъ большихъ канделябръ ужь и теперь было жарко.

На виньеткахъ меню были нарисованы значки нотъ. Это было любезною предупредительностью m-me Боловцевой. Она, впрочемъ, сейчасъ же и объяснила ее баритону, который слъ рядомъ съ ней.

Стоило взглянуть на него, чтобы понять, что онъ могъ заслужить репутацію человка съ громаднымъ успхомъ. Высокій лобъ, желтоватый цвтъ лица, черные усы и борода давали ему энергичное выраженіе и длали его совсмъ непохожимъ на опернаго пвца.

Слды частаго подкрашиванья глазъ для сцены оставляли на вкахъ темную рамку, отчего глаза длались еще значительне. Рядомъ съ Врой сидлъ аббатъ, воспитатель племянниковъ Боловцевой, худой, бритый, съ тонкими губами и маленькими глазками.

Онъ странно заглядывалъ въ лицо, когда говорилъ съ кмъ-нибудь, точно хотлъ разсмотрть собесдника.

Остальные за обдомъ были все свои: Анна, баронесса, Никсъ, мужъ Анны, ея двоюродный братъ — Боловцевъ и неизмнный Виллье.