С добрым утром

В ложбинах, под откосами       полынь да лебеда;меж вербами и лозами       белеет слобода.Вишневая околица       колышется в дымуи клонится и молится       неведая кому.У речки над осоками       дубы, построясь в ряд,вершинами высокими       о прошлом говорят.Их ветки древним чудищем       в простор вознесены,над прошлом и над будущим       прохладны и темны.Забыться мне не хочется       и вспомнить не могу…Ты спишь, моя пророчица       под вербой на лугу.Гуторит с ветром мельница,

       воркуют жернова,и кажется и верится,       что ты еще жива.Но ты ушла с потемками       в тернистые века,забытая потомками       и близким далека.Лишь мне остались дальние —       как дороги они —слова твои прощальные:       «Найдешься — помяни».Ой, дни мои последние,       неладные дела…ты вещая, столетняя       у мельницы жила.Непонятый, обиженный,       бросая мать и дом, —я так любил у хижины       грустить с тобой вдвоем.До холодка полночного       по вечерам и дням,

не ты ль тогда пророчила       пути моим огням.И утешая баловня       возвратностью потерь,так слепо предсказала мне       все, чем живу теперь…И вот ушла, не ведая;       лишь память берегу;похоронили светлую       под вербой на лугу……У речки, над осоками,       дубы, построясь в ряд,вершинами высокими       о прошлом говорят.О прошлом бредит мельница       и мечется в бреду…Спи, спи-ж, моя отшельница,       я больше не приду.

Июль 1924 г.

Элегия

Федору Николаевичу

Михальскому

Под стенанья детских лет,       как под шелест ив,проводил я мой рассвет       к полдню заспешив.Мне их не в чем упрекнуть       прожитые дни;кое-как, да как-нибудь       пробрели они.В чужедальние края       радугой маня,юность буйная моя       увлекла меня.Как для бешеных погонь,       в бурю, тишь и зной,не по силам резвый конь       бьется подо мной.И пружиня повода,       шпоры дав коню,сам не знаю я куда       жизнь мою гоню.

На восход, иль на закат       прогремит мой путь,только вижу, что назад       мне не повернуть.И боюсь… близка пора, —       под мятели взмахстанет осень у двора,       с сединой в висках.Еле тронутый весной,       юность вьюгам дам;что же станется со мной       к тридцати годам?Чем я буду, что я есть?       Скоро-ль быть беде?Долго-ль голову мне несть       и оставить — где?Мраморный ли пьедестал,       или холм, да клен,скажут миру чем я стал       для иных времен.

Сентябрь 1928 г.

Товарищ