С птицей на голове

Под утро мне приснилось: на улице в Брошке загудела машина — из нее вылез папа. Поднялся на крыльцо и заглянул в наш старый дом, но наступили сумерки, и папа меня не увидел, возвращается. Я догоняю его, окликнул, но он меня не замечает либо делает вид, что не замечает, открывает ворота и въезжает во двор на машине, а перед ней чужие какие-то незнакомые дети тащат длинную железную рельсу. Вдруг меня какой-то ангельский голос зовет; я скорее домой — а там два гроба. Кто был в первом — не помню, а во втором гробу сестра. Я схватил ее за плечи и начал трясти, не веря, что она умерла. И тут из меня, из моей души, из самой глубины, когда я осознал, что Юля умерла, что-то такое поднялось — что-то такое, такое острое, будто вся жизнь сжалась в одну минуту; в это мгновение будто электрическая лампочка мигнула — сестра раскрыла глаза и поднялась из гроба, и я очнулся от этого страшного сна.

Только встал — и Юля проснулась в своей комнате.

— Доброе утро, — сказал я ей.

Она ответила:

— Доброе утро. — Прошла по коридору к ванной и опять говорит: — Доброе утро! — А потом спрашивает: — Почему не отвечаешь?

Зазвонил телефон, а она не слышит.

— Телефон звонит, — говорю ей; она бросилась в комнату, где телефон, взяла трубку и назад.

— Это у соседей, — объяснила. — Слышно через форточку.

Тут по-настоящему зазвонил телефон, и опять Юля повернула обратно. Пока она разговаривала по телефону, я умылся, и, когда вышел из ванной, сестра выглянула из своей комнаты, шагнула ко мне, еще в ночной сорочке, с каким-то странным выражением на лице, хотела что-то сказать и вдруг отвернулась, как-то странно, изнутри «ворконув» по-голубиному. От этого звука, вырвавшегося откуда-то из-под сердца, я будто только сейчас проснулся и, чтобы не смущать сестру, тоже отвернулся и посмотрел в окно.

К мусорному контейнеру подошла женщина с сумкой, стала доставать из нее старые газеты и бросала их в контейнер; осталась последняя — посвежее, побелее; женщина поднесла ее к глазам, просмотрела — тоже выбросила, махнула рукой и пошла дальше. Тут же ветер подхватил газеты и понес по улице. Солнце еще низко над горизонтом, а рядом аэродром — взлетает самолет, — и, когда он закрыл на мгновение солнце, — показалось, будто оно мигнуло, как электрическая лампочка, — и, если бы солнце не мигнуло, я не вспомнил бы, какой мне приснился страшный сон.

Я едва услышал сзади шаги Юли и, повернувшись к ней, спросил:

— Это мама звонила? — Вдруг я вспомнил, кто лежал во сне в первом гробу, и догадался: — Умер дядя Сеня?

Юля ничего не ответила, но опять у нее что-то вырвалось из груди птичье, и я вспомнил, как вчера голубь на голове старушки в электричке издал точно такой же невнятный странный звук.

И я еще вспомнил, что поднялось у меня из бездны души, когда тряс приснившуюся умершей сестру. И если это есть в душе у меня — так это есть и в каждом человеке, хотя я никогда в жизни не сознавал этого и лишь во сне узнал, но от ощущения в себе какой-то невероятной силы, способ-ной воскрешать мертвых, корнями волос на голове я почувствовал, как прикасаюсь к какой-то страшной тайне.

— Не могу поверить, что дядя Сеня умер, — сказал я и невольно подумал: если бы не разочаровался вчера у дяди, он и сейчас бы жил, и зачем я зашел к нему — ведь мог и мимо пройти… — Ладно, — спохватился, — чтобы не ехать на перекладных электричках, поеду на вокзал и куплю билеты на скорый поезд…

У подземного перехода на вокзале скучал все тот же толстый чудак, желал прохожим счастья и любви — и мне пожелал, и я, собираясь на похороны, не знал, как отнестись к его словам. Я купил в кассе билеты на вечерний поезд и, возвращаясь мимо несчастного толстяка, встретил Анечку, когда уже не надеялся ее увидеть. В одной руке она несла сумку с яблоками, а другой держала за воротник мальчика, который катил за собой деревянную лошадку на колесиках. К спине лошадки привинчены были пластмассовые крылья. Увидев меня, Анечка улыбнулась; лицо у нее засияло такой же ликующей радостью, с какой еще в сентябре тянулась к солнцу каждая травинка. Глядя на ее улыбку, я догадался:

— Ты ездила к бабушке?

— Откуда ты знаешь? — удивилась Анечка. — Ну, миленький, — не могла удержать она мальчика с крылатой лошадью. — Подожди, Ваня, мне хочется поговорить с этим дядей…

— Это твой сын? — спросил я. — Надо же было сообщить, что ты вышла замуж, и я не надеялся бы. Но это ничего не меняет, — добавил, — никогда не смогу тебя разлюбить, и мне даже видеть тебя не надо, а знать, что ты есть, и оттого, что ты есть, — я сам делаюсь чище и лучше…

— Нет, это мой братик, — перебила Анечка; в голове у меня все перевернулось, а потом стало ясно и легко.