С вождями и без них

В Москву прилетела делегация сельскохозяйственного отдела СЕПГ во главе с секретарем ЦК Грюнбергом. Горбачеву предстояло вести переговоры. Я, как всегда в таких случаях, представлял отдел. Самолет задерживался, мы почти час прогуливались, беседуя на разные темы. Начали вспоминать общих учителей. Михаил Сергеевич был студентом в те же годы, когда я учился в аспирантуре, на юрфаке МГУ по совместительству читали лекции те же столпы права, которые заведовали секторами в нашем Институте, - Кечекьян, Кожевников, Крылов, Галанза и другие. Потом завязался теоретический разговор о самоуправлении, и секретарь ЦК по сельскому хозяйству ошеломил меня, сказав, что читал мои книги "Социалистическая демократия" и "Грядущий миропорядок". Впервые за четверть века работы в аппарате я говорил с одним из начальников России как со своим коллегой-политологом. Потешив авторское самолюбие, он безоговорочно завоевал мои симпатии.

Быстрое, по тогдашним меркам, возвышение (кандидат, потом член Политбюро, ведущий поочередно с Черненко заседания Секретариата) укрепило убеждение, что вскоре на Старой площади воцарится новый лидер, свежие ветры расчистят затхлую атмосферу, грядут благотворные перемены. У нас в семье это для "конспирации" окрестили по Беккету "ожиданием Годо". Дома интересовались, как там Годо, обсуждали его шансы. Такое же настроение преобладало в цековских коридорах. Помню, после смерти Андропова замы собрались в кабинете Рахманина, ждали его возвращения с заседания Политбюро. Он пришел расстроенный, к общему разочарованию, сообщил, что председателем похоронной комиссии, то есть очередным вождем, утвержден Черненко.

Олег не догадывался, какая судьба ждет его при генсеке Горбачеве. Ему, как и всем, надоело видеть на престоле беспомощных старцев, но он имел весьма превратное представление о новом лидере. Полагая, что тот, с его энергией и задором, начнет с "закручивания гаек", Рахманин опубликовал в "Правде" под псевдонимом (Ковалев) пространную статью, смысл которой сводился к необходимости укрепить расшатавшуюся блоковую дисциплину в соцсодружестве и подтвердить право Москвы на "интернациональную солидарность". Она была принята за подтверждение так называемой доктрины Брежнева, вызвала переполох в столицах союзных государств и привела в крайнее раздражение Горбачева. Советским послам было дано указание разъяснять друзьям, что новое руководство не имеет никакого отношения к этой статье, напротив, придерживается мнения, что каждая партия должна самостоятельно определять политический курс и нести ответственность перед своим народом.

При первой же встрече с партнерами новый советский лидер недвусмысленно дал понять, что не намерен навязывать им свой курс. Истинной "доктриной Горбачева" в отношении стран Восточной и Центральной Европы стало невмешательство, хотя те не сразу в это поверили. Чему удивляться - многие историки до сих пор не верят, хотят дознаться, не лукавил ли тогда Михаил Сергеевич, не пытается ли теперь выдать нужду за добродетель. Нет, не лукавил, в противном случае Европа и мир по-прежнему были бы разделены на блоки, разгороженные Берлинской стеной.

Неудачная эскапада лишила Рахманина шансов "унаследовать" отдел, на что у него были основания рассчитывать. После ХХVII съезда партии (февраль-март 1986 г.) он остался в составе ЦК, но ушедшего на покой Русакова заменил никем не ожидавшийся в такой роли Вадим Андреевич Медведев. Между тем это было одно из самых продуманных кадровых назначений нового генсека. "Поручая" соцсодружество близкому своему соратнику, он брал под личный контроль важнейшее в то время направление внешней политики. А доверяя вести здесь дела квалифицированному экономисту, давал понять, что отныне первостепенное значение будет придаваться экономическому сотрудничеству.

Странным образом рисуется в общественном мнении облик политических деятелей. Одни видятся намного более почтенными, чем того заслуживают, других молва обкрадывает достоинствами и награждает несвойственными пороками. Из двух ближайших сподвижников Горбачева Яковлев был ее явным любимцем, Медведев пасынком. Вероятно, тому виной было и неравномерное распределение ораторских дарований - суховатая "профессорская" речь Медведева уступает образной публицистической риторике Яковлева. Свою роль сыграли характеры: Александр Николаевич везде, где можно было, оказывался на виду, под лучами телесофитов, Вадим Андреевич - даже там, где трудно было, выбирал тень, избегал выходить на авансцену. Должно быть, есть и такой фактор, как прихоть, каприз фортуны. Яковлев был Мирабо горбачевской перестройки, подбирающим славу, которая достается глашатаям, трубачам. Медведева в этом смысле можно уподобить усердному методичному организатору Карно.