Сабля князя Пожарского

Павлик был готов схватиться с бывшим приятелем и покарать его за измену. Как бы ни сомневался Мамлей, а все сильно смахивало на измену, да еще скверную — баба обольстила, сманила, увела. И Бусурман был готов своими руками порешить предателя.

— Бусурман! Ко мне! — позвал Ластуха. — Сукина сына связать надо! А он, сволочь, брыкается!

Получивший две раны Норейка лежал на траве, а Мамлей сидел на нем, приставив острие сабли к горлу.

— Так что, выходит, мы одолели? — спросил огорченный Павлик. — Так скоро?..

— Еще не одолели, — отвечал Ластуха и был прав.

В одном из домов было огнестрельное оружие. Из высокого, под самой стрехой, волокового окошка грянул выстрел и уложил стрельца Афанасьева.

— Заезжай, окружай! — кричал Чекмай. Ему нужно было вывести разгоряченных бойцов туда, где бы их не достали пищальные или аркебузные пули. И он понимал, что боеприпасов у налетчиков достаточно, чтобы долго держать оборону.

Началась страшная игра — из волоковых окошек палили налетчики, а стрельцы, подбираясь поближе, норовили в эти окошки попасть, надеясь на русское «авось». И это даже удавалось.

Троицкая пустошь уже вся была в пороховом дыму. Под прикрытием этого дыма засевшие в доме налетчики могли уйти…

И тут Чекмай увидел Гаврилу.

Тот, тоже босой, как все налетчики, распояской, бежал к дому, где незримые враги держали оборону. В руке у него была палка.

— Ах ты сукин сын! — воскликнул Чекмай и послал коня вперед.

Он желал лишь одного — чтобы Гаврилу пристрелили сразу насмерть, чтобы Гаврила не мучился…

Но Чекмай ошибся — Гаврила не на помощь лиходеям спешил.

Возле дома, где они засели, была коновязь, у коновязи — лошади, смертельно напуганные стрельбой. Проскочив под копытами вскинувшегося на дыбки коня, Гаврила сгреб в охапку сено и подбежал к стене. Там, где его не достала бы пуля из окошка, он свалил охапку, бросил на нее палку и кинулся к коновязи. Тут прибежала ему на помощь женка — босая, простоволосая, в одной рубахе.

Чекмай не слышал, что ей велел Гаврила, но понял. Женка отважно понеслась к поварне, Гаврила же, пригибаясь под пулями, таскал и таскал сено.

— Не трожьте его! — кричал, догадавшись, Чекмай. — Не трожьте! И бабу не трожьте!

Женка вернулась с двумя непрогоревшими головнями и бросила их в сено.

— Ах, умница! — воскликнул Чекмай.

Домишко был стар и трухляв, стены занялись довольно быстро.

— А по заслугам! — сказал Ластуха. — Мало ли народу живьем сгорело, когда вы Москву запалили?! Молодцы, цельтесь в дверь!

Огонь добрался до крыши. Крыша полыхнула и стала рушиться в домишко.

Стрельцы издали глядели на огонь и не заметили, что от деревни к леску, отделявшему Троицкую пустошь от дороги, через поле, давно не знавшее сохи и бороны, бегут три человека.

Но их заметил Бусурман.

— Слава те Господи! Князев, князев! — закричал он и кинулся в погоню.

Гаврила стоял к горящему дому ближе всех и глядел на дверь. Рядом стояла простоволосая женка.

Чекмай понимал, что надо бы подозвать его, но — не мог.

— Ко мне, ко мне! — стал он звать стрельцов. — Орлов, Калюжный! Третьяк! Нужно обойти все избы! По трое, по четверо! Непременно там кто-то под лавками прячется!

Он не знал всех стрельцов поименно и отправлял их, указывая острием сабли: ты, ты, ты и вон ты — туда!

— И все добро, что сыщете, наружу тащите! Где-то там должна быть княжья сабля! Кто найдет — тому от меня рубль!

Награда была знатная.

Подбежал Бусурман с окровавленным бердышом.

— Двоих достал! — похвалился он. — И без сабли!

— А саблю куда девал?

— Застряла…

— Где застряла?

— В чьем-то брюхе… Дядька Чекмай, вот те крест — отыщу и верну!

Павлик был беспредельно счастлив.

Стрельцы, не отправленные обшаривать избы, собирали с мертвых тел оружие, раненых — кое-как замотав им раны, вязали, перекликались: где Авдеич, гоните сюда Авдеича, ведите сюда телеги!

— Бусурман, беги к роще, приведи Смирного, — велел Чекмай. — И коня своего излови. Ты ведь как соскочил — так и думать про него забыл. А мне коней сдавать счетом.

Домишко горел.

— Да что ж такое?! — сам себя спросил Чекмай. — Отчего они даже не попытались выбежать? Эй, молодцы! Окружить дом!

Гаврила и простоволосая женка ближе всех стояли к двери. Вдруг дверь распахнулась, выскочил человек в грязной и прожженной рубахе, схватил женку в охапку.

— Прочь, прочь! — закричал он. — Не то зарежу!

К шее женки был приставлен нож.

— Федорка! — закричал Гаврила.

Он сдуру кинулся было на помощь, но случившийся рядом Ластуха удержал его, повис на плечах.

— Ее уж не спасешь…

Прикрываясь Федорушкой, мужчина добрался до коновязи и вскочил на неоседланную лошадь, повод — перерубил ножом. Федорушка же упала.

— Бей по нему, бей! — закричали стрельцы. Почти все заряды из берендеек были истрачены. Но двое стрельцов споро стали заряжать пищали.

— Не смейте! Это же их атаман! Я его признал! Он на образе есть! Туровер! Его живым взять надобно! — и Ластуха от бессильного негодования затопал ногами.

Он не видел, что Бусурман уже поймал своего коня.

— Уйдет, уйдет!.. — заголосили стрельцы.

— Черта с два уйдет! — крикнул Павлик. — Живым добуду!