Сабля князя Пожарского

— На телегу его — и в приказ. Пока жив — нужно отобрать у него сказку. Может, что путное скажет. Эх, кабы я того встретил, кто моих погубил!.. Да не приводит Господь!

К Чекмаю неторопливо сходились стрельцы. Из уст звучало одно: нет, не сыскали, нигде нет…

— В сгоревшем доме? — спросил Ластуха. — Не догадались?

— Догадались! Разворошили! Покойников двух нашли, обгоревших. Один, сдается, баба. И — все!

Чекмай молчал.

Павлик пожелал что-то сказать, но Ластуха показал ему кулак.

— Надобно на покойников поглядеть, — сказал он. — Может статься, один из них — Струсь. А может, и нет. Струся-то среди пленных мы не сыскали.

— Страх Божий… — вдруг прошептал Павлик. — Они что же, живьем сгорели?..

— Может, их подстрелить через окошко удалось, теперь хрена с два разберешь. Что, страшно на обгорелые рожи глядеть?

Павлик промолчал.

— Ну так и не гляди, я сам… — Ластуха нехорошо ухмыльнулся. — Ничего, привыкнешь.

— Нет, стало быть, сабли… — наконец пробормотал Чекмай. — А сабли-то и нет…

— Стало быть, ее держат в Москве, — сказал Ластуха. — А могли разобрать. Ножны — в одну сторону, клинок — в другую, продать кузнецу — любой возьмет, самоцветы отколупать и по одному продать. И — все! Нет более сабли!

— Да не может же такого быть! — воскликнул Павлик. — Что ж они — совсем бесам души продали?!

— Да. Сабелька эта — их злейшая врагиня. Ее Москва князю подарила за то, что он их, иродов, прогнал. С чего бы им ее беречь? — хмуро спросил Ластуха.

— Точно ли мы все обшарили? — не унимался Бусурман. — Весь скарб?..

— Если она где и есть, то в Москве. Но сдается мне, что сабли больше на свете нет, — отвечал Ластуха. — А у покойников уж не спросишь…

— Покойников, поди, отпеть надобно… Погоди-ка…

Он подошел к Гавриле.

— Вставай, — сказал. — Иди к Чекмаю, кайся в грехах.

— Дурак я… — отвечал Гаврила. Он, сгорбившись, глядел на Федорушку и тяжело дышал.

— И в дурости кайся. Ну, вставай уж, убогий! Осмотри всех — и раненых, и покойников. Может, кого-то мы упустили. А он и сабельку уволок.

Гаврила словно бы не слышал.

Ластуха был из тех коротконогих и плотно сбитых мужичков, с изрядным брюшком, которые силой не щеголяют, но коли припрет — могут и бычка на плечах унести. Ежели такой человек напряжет брюшко — то никаким кулаком не прошибешь. Осознавая свою силу, Мамлей и пустил ее в ход.

Чекмай даже не удивился, увидев, как Ластуха тащит к нему Гаврилу, перекинув через плечо, задницей кверху, ногами вперед.

— Ну, вот, — сказал Мамлей. — Да вставай ты на ноги, болван… Чекмаюшко, спрашивай про саблю, может, он хоть что-то знает, а я присмотрю, чтобы он не сбежал.

Гаврила, стоя перед Чекмаем, глядел в землю.

— Сабля где? — спросил Чекмай.

— Я сам ее искал, — тихо ответил Гаврила. — Во все избы совался…

— Искал, говоришь? — Чекмай, совершенно не желая выслушивать оправдания, отвернулся.

— И Никишка…

— Что — Никишка? — спросил Мамлей.

— Они говорили, что Никишку с княжьего двора вытащили… Так, может…

— Голову тебе морочили. Никто его не вытаскивал, угомонись.

Подошел Смирной.

— Гаврюша, ежели сабля не тут, то где она? — преспокойно спросил подьячий.

— Я уж не знаю…

— Вынес, отдал налетчикам, а куда они ее спрятали — ему не доложили! — воскликнул Чекмай.

— Не выносил я ее!

— Постойте, молодцы, постойте! Гаврилушка, погляди — вон покойники, вон раненые, вон атаман на земле… Тут — вся ватага? Или кто-то сумел убежать с саблей? — этот вопрос Смирного даже взбодрил Гаврилу.

Он обвел взглядом местность.

— И верно. Пусть поглядит, — решил Чекмай. Очень ему не хотелось говорить с Гаврилой, и он был благодарен Смирному, взявшему дело в свои руки.

— Пошли, — сказал Гавриле Ластуха. — Полюбуемся нашими покойничками.

Смирной остался с Чекмаем.

— Может, сабля и найдется. Может, ее даже в землю закопали, — сказал подьячий. — Мы только половину дела сделали. Надобно допросить тех, кто лишь ранен…

— Мне без сабли лучше в Москву не возвращаться.

— Понятное дело…

Подошел Павлик.

— Я с этим иродом говорил, — сказал он, имея в виду Туровера. — Не желает отвечать. А что — лихо я его наземь ссадил?! Дядька Чекмай, а что, коли он прикидывается? А потом как вскочит да как побежит?!

— Возьми у стрельцов веревку да свяжи, — хмуро посоветовал Чекмай.

— Он не прикидывается. Я такое видывал — когда хребет пострадал, ноги после того не ходят, а бывает, что и руки. И речь бывает бессвязная. Лечить — бесполезно, таких лекарей нет. И куда теперь этого Кабанца девать — неведомо… — Смирной рассуждал совершенно спокойно, будто не он, тихий приказный крючок, крапивное семя, только что порешил человека.

— Видать, много он нагрешил, коли его Бог так наказал, — отвечал Павлик. — И что теперь — до смерти будет лежать колода колодой?

— До смерти.

— Я, ей-Богу, не хотел…

— Господу виднее. Давай-ка лучше поглядим, каких лошадей нам оставили налетчики. Может, ты найдешь свою кобылу — хер во лбу. А ее можно показать ямщикам. Они так напуганы, что, поди, скажут правду — чья лошадь.

— И других лошадей им надобно показать! — вскликнул Бусурман.